Мии везло. Она не была даже хорошенькой, не то что красавицей. Тельце тощенькое, плечики острые, коленки костлявые, лицо и вовсе… странное. Вроде и глаза большие, и ресницы не куцые, а вполне пушистые, и носик изящный, и губы не тонкие, не толстые, в самый раз. И ямочка чуть выше левого угла рта имелась вполне прелестная. Но даже она дела не спасала: в целом выходило что-то невразумительное. Борька с присными Мию просто не замечал. Никто не замечал. Ну, кроме учителей. Училась Мия старательно: в элитную школу ей помогла пристроиться одна из маминых пациенток, и Мия, вглядываясь в зеркало, благословляла подаренную возможность «приподняться». Раз уж родилась не во дворце (ох, не во дворце), да и внешностью небеса не так чтоб… одарили, значит, надо брать мозгами.

Ничего, выровняешься, не переживай, утешала мама. Хотя Мия и не думала переживать. Ну разве что… самую чуточку.

«Выровнялась» она внезапно, за последнее лето. Как раз к выпускному классу.

В один из первых сентябрьских дней Борька прижал ее в углу за раздевалкой – пока что пустой за ненадобностью. В углу было темно и пыльно, пахло тряпками и чистящими средствами – кажется, именно тут, вон в том шкафчике, которого почти не видно, уборщица хранила свои причиндалы. Уборщицы, точнее: здание было немаленькое, и уборщиц директор держал целых трех. Вот бы хоть одна появилась!

Но для уборки было слишком рано.

– Ух ты, какая у нас цыпочка вылупилась, – с гаденькой улыбочкой протянул Борька, поудобнее укладывая согнутую в локте левую руку – так, чтобы предплечье пришлось прямо поперек Мииного горла. Рука оказалась тяжелая, как водопроводная труба, дышать стало почти нечем, в глазах темнело. Борька был выше ее на полторы головы и шире чуть не вдвое.

– И сисечки даже отрастила, – продолжал он тихим, гадким голосом, шаря правой ладонью по Мииной груди. – Не Памела Андерсон, но уже есть за что подержаться.

Форменные рубашки шили из тонкого поплина – слабая защита от жадных пальцев. Сейчас рванет, так что пуговицы шрапнелью лязгнут по стене, и лифчик, тоненький, спортивный, треснет и разлетится, а потом… Вряд ли Борька осмелится изнасиловать ее прямо здесь, где кто угодно может появиться – после такого никакие мамашины деньги и связи не помогут замять дело, у директора тоже со связями все в порядке. Но придется потом идти в растерзанной одежде и домой так же ехать, переодеться-то не во что…

Верхняя из рубашечных пуговиц, точно подслушав Миины мысли, звонко щелкнула где-то в углу. Почти теряя сознание от давящей на горло «водопроводной трубы», Мия уперлась обеими руками в Борькину грудь.

Он засмеялся:

– Э нет. Надо быть хорошей девочкой. Вот так…

Ладонь, только что шарившая по Мииной груди, вцепилась в ее руку, легко сдвинув ее вниз. Ниже, ниже. Борька положил Миину ладонь себе на ширинку, прижал.

– Вот так. Давай, приласкай… – Он задышал глубже. – Для начала… А там погля…

Договорить он не успел.

Вырываться Мия не стала – вырвешься у такого амбала, как же! Наоборот, согнув пальцы, изо всех сил вцепилась в подставленную «ласке» промежность. За появление в школе «не по форме» директор выговаривал сурово и сразу переодеваться отправлял, а темно-синие форменные штаны (девочкам полагались такие же юбочки, но и брючки дозволялись) шили отнюдь не из джинсы. Из мягкой, очень качественной шерсти. Ногти же у Мии были всем на зависть – ровные, твердые, хоть подземный ход копай! Не особенно длинные, чтобы не мешали посуду мыть или на клавиатуре работать, но – вполне хватило и таких.

Борька взвыл:

– Ах ты ж… – и попытался дернуть Миино запястье.

Она посильнее сжала пальцы.

Размахнувшись, он отвесил ей звучную оплеуху. Голова мотнулась, больно стукнувшись о стенку, но Мия устояла. Только не потерять сознание, только не потерять сознание…

Гаденькая улыбочка на Борькином лице сменилась выразительной гримасой боли, а тон из высокомерного превратился в почти плаксивый:

– Ты че творишь, тварь недотраханная?

– Не нравится? – удивленным тоном спросила Мия. – А так? – Она еще немного усилила нажим. – Хочешь петь в Ватиканском хоре? Там у всех такие ангельские голоса – заслушаешься.

Про сторожей в восточных гаремах и Ватиканский хор кастратов им рассказывала биологичка – в рамках изучения эндокринной системы. Мие-то было ясно, что ничегошеньки Борькиному «хозяйству» сейчас не угрожает, несколько мгновений боли и страха, не более того. Самое смешное, он ведь намного сильнее, вполне мог бы вырваться. Но – больно, а терпеть Боренька не умеет. Да и испугался. Вот и поделом.

– Ты… это… отпусти! – прохрипел он сдавленно, словно нажимали ему на горло, а не полуметром ниже. – Тебя посадят!