Сашка привычно заглянула на кухню, мать в это время всегда занималась обедом.

– Мам, я дома!

Но на кухне никого не обнаружилось. Пожав плечами, прошла дальше по коридору в свою комнату. Тут ей несказанно повезло – мало кто из её одноклассников мог похвастаться отдельными квадратами. Чаще всего комнату приходилось делить или с братьями-сёстрами, или с бабушками-дедушками. У Сашки не было ни тех ни других.

Дверь в её комнату оказалась открытой. С чего бы? Мама старалась лишний раз туда не заходить, чтобы не расстраиваться. Сашка перешагнула порог и застыла в изумлении. Даже наушники сняла. Посреди её комнаты стоял поп. Самый натуральный, с бородой, в рясе. Молоденький, правда, но поп. С кадилом в одной руке и кисточкой в другой. Кадилом он равномерно помахивал в такт молитве, а кисточкой то и дело брызгал на стены. На её бесценные стены! Водой!

В Сашкиной комнате обоев давно не было – они сгинули, исчезли под портретами Туманова, занявшими каждый сантиметр свободного пространства. Сначала Сашка клеила на стены только афиши, где он особенно красивый, специально сфотографированный, в костюме и гриме, с белозубой улыбкой, подретушированный, моложе себя настоящего лет на двадцать. Но афиш было мало, а унылых стен с обоями в выцветший ромбик – много. Тогда в ход пошли газетные вырезки, те, что с фотографиями. Когда закончились и они, Сашка стала распечатывать снимки из Интернета. Интернет был только в школьной библиотеке, и десять проведённых там минут оставляли её ещё на неделю без посещения столовой. Но десяти минут вполне достаточно, чтобы откопать пару-тройку новых изображений Всеволода Алексеевича. Скинуть на дискету. А дома уже напечатать на струйном, чёрно-белом принтере, который она приспособилась заправлять самыми обычными, для перьевых ручек, дешёвыми чернилами. Чернила текли и пачкали руки, но, если повесить такой портрет повыше, чтобы не тереться об него спиной, получалось очень даже ничего.

И вот теперь на её афиши, на вырезки и на распечатки брызгали водой! Афишный Туманов переживал испытание святой водой стойко, газетный морщился, а распечатанный тёк чернильными слезами.

– Что вы делаете? – отчеканила Сашка, находя взглядом притулившуюся на подоконнике мать.

– Комнату освящаем.

У матери голос всегда тихий, усталый, как будто выцветший. Сашке иногда казалось, у неё просто не хватает энергии, чтобы чему-то радоваться или удивляться, о чём-то мечтать. Только ругаться энергия находилась.

– Зачем?

– Силу нечистую выгоняем. – Мать встретилась с ней глазами, посмотрела с вызовом. – Может, хоть Бог тебя вразумит? Сколько я просила, поснимай со стен чёрта своего старого!

– Вон из моей комнаты, – процедила Сашка, обращаясь и к матери, и к попу одновременно.

– А ты не командуй! Сначала на свою квартиру заработай! – ощерилась мать.

Её любимая присказка! Её квартира – её правила. Знала бы она, как Сашка мечтала отсюда уехать и никогда, никогда больше не возвращаться.

– Да я, в общем-то, закончил. – Молодому священнику было явно неудобно наблюдать семейную сцену. – Пойду. А дочку вы не ругайте, не ругайте. Ну что вы, в самом деле? Туманов – хороший артист, положительный. Лучше было бы, если б она какими-нибудь рокерами увлекалась или, прости господи, панками? В штаны свои дырявые влезут, головы обреют и орут чего-то со сцены. А потом пьют да блудом занимаются.

Поп ещё что-то говорил матери в коридоре, но Сашка уже не слушала. Захлопнула дверь, подперла ручку стулом, медленно пошла вдоль стен, обозревая ущерб. Все напечатанные портреты нужно менять. Она стала осторожно отклеивать один, особенно пострадавший, он потянул за собой остальные, бумага рвалась, руки дрожали – от обиды. Старый чёрт, говорите? Ну, немолодой. Пятьдесят шесть, чуть больше, чем Сашкиному отцу. Отца мама старым почему-то не считает.

Вот никогда она не могла понять, почему все цепляются к его возрасту. Одноклассники, если хотят посмеяться, всегда тычут именно в это. Всем нравятся пацаны из Backstreet Boys и слащавый красавчик Лео из «Титаника», и они – нормальные. А Сашка чокнутая, потому что её идеал не носит рваные штаны и не трясёт их содержимым перед публикой. Про Лео лучше вообще не думать – Сашку тошнило от массового помешательства на голливудском мальчике. Нет, он, может, и симпатичный, и играет неплохо. Но когда после летних каникул все девчонки из их класса пришли в школу по уши в него влюблённые, с его изображением на футболках, тетрадях, дневниках и даже ластиках, Сашка твёрдо решила не смотреть нашумевший фильм. Из принципа. Никогда ей не нравилось ходить стадом, а уж стадом любить – просто противно.

Впрочем, те проблемы остались в далёком прошлом, в классе шестом или седьмом. К одиннадцатому девчонки позабыли кумиров, переключившись на вполне реальных мальчиков, а с Сашкиными странностями просто смирились. Мало ли, в любом классе есть свои сумасшедшие. Да и Сашка научилась помалкивать, окончательно переселившись на последнюю парту и перестав на переменах снимать наушники.

– Открой немедленно! – Мама стучала в дверь и дёргала за ручку. – Не смей запираться! Открой, нам нужно поговорить!

– Не нужно!

Сашка сосредоточенно снимала второй испорченный портрет.

– Саша, я хотела как лучше! Доченька, пойми, ну нельзя так жить! Тебя же ничего вокруг не интересует! Тебе семнадцать лет, самый замечательный возраст! Давно пора с мальчиками встречаться!

О, началось! Мамина фирменная песня про мальчиков. Сейчас ещё добавит про старую деву, которой обязательно останется Сашка, если и дальше будет слушать Туманова. Смотреть на Туманова. Думать о Туманове.

– Выйди поешь хотя бы! – в сердцах бросила мама и замолчала.