В этой главе описывается первый из десяти наших драматических инстинктов – инстинкт разрыва. Я имею в виду непреодолимый соблазн делить все на свете на две различные, часто конфликтующие группы, между которыми зияет пропасть несправедливости – воображаемый разрыв. Инстинкт разрыва заставляет людей формировать картину мира, где есть два типа стран или два типа людей: богатые и бедные.

Заметить это заблуждение нелегко. Тем октябрьским вечером 1995 года я впервые хорошенько изучил его, когда, выпив кофе, продолжил лекцию, и это пробудило во мне такое любопытство, что с тех пор я не прекращал свою охоту на мегазаблуждения.

Я называю их мегазаблуждениями, потому что они оказывают огромное влияние на наше восприятие мира. Это первое мегазаблуждение хуже всех. Некорректно разделяя мир на две части: богатых и бедных, – люди полностью искажают картину, которая формируется у них в голове.

Продолжив лекцию, я объяснил, что самый высокий уровень детской смертности характерен для племенных обществ, живущих в дождевых лесах, а также традиционных крестьянских семей в отдаленных уголках света.

– Об этих людях снимают документальные фильмы. Эти родители сильнее всех стараются прокормить свои семьи, но все равно теряют почти половину детей. К счастью, в таких ужасных условиях живет все меньше людей.

Юный студент, сидящий на первом ряду, поднял руку.

– Они никогда не смогут жить, как мы, – сказал он, склонив голову набок.

Остальные студенты согласно закивали.

Вероятно, он ожидал, что я удивлюсь его словам. Но они не удивили меня ни капли. Я много раз слышал подобные утверждения о «разрыве». Я не удивился, а обрадовался. Именно на это я и надеялся. Наш диалог продолжился примерно так:

я: Простите, кого именно вы имеете в виду?

он: Людей в других странах.

я: Во всех странах, кроме Швеции?

он: Нет. Я хочу сказать… за пределами западного мира. Там никогда не смогут жить, как мы. У них не получится.

я: Ага! (Словно я наконец понял.) Например, в Японии?

он: Нет, не в Японии. Там живут на западный манер.

я: Тогда в Малайзии? Там ведь живут не на «западный манер»?

он: Нет. В Малайзии все иначе. Я имею в виду все страны, которые еще не перешли на западный образ жизни. Им не стоит этого делать. Впрочем, вы меня понимаете.

я: Нет, не понимаю. Объясните, пожалуйста, подробнее. Вы говорите, что есть «Запад», а есть «другие страны», верно?

он: Да. Именно так.

я: Считать ли «Западом»… Мексику?

Он не смог мне ответить.

Я не хотел придираться к его словам, но не стал останавливаться, желая посмотреть, к чему это нас приведет. Считать ли Мексику «Западом» и могут ли мексиканцы жить, как мы? Или же ее следует причислить к «другим странам» и, следовательно, отказать мексиканцам в такой возможности?

– Я запутался, – сказал я. – Сначала вы говорили, что есть «мы» и «они». Затем сказали, что есть «Запад» и «другие страны». Мне хочется понять, что вы имеете в виду. Я много раз встречал такие ярлыки, но никогда не понимал, что они значат.

На помощь студенту пришла девушка с третьего ряда. Она вступила в игру, но высказала такую точку зрения, которая меня не на шутку удивила.

– Может быть, сказать следует так: у «нас», на «Западе», мало детей, и малая доля детей умирает, а у «них», в «других странах», много детей, и много детей умирает, – предположила она, указав на лежащую перед ней таблицу.

Она пыталась разрешить конфликт между представлениями студента и моими данными довольно любопытным образом, предлагая критерий разделения мира. Я ужасно обрадовался. Дело в том, что она была абсолютно не права – и вскоре она это осознала, – но главное, что она была не права определенным образом, а я мог это доказать.

– Прекрасно. Прекрасно. – Я взял ручку и приступил к делу. – Посмотрим, получится ли у нас разделить страны на две группы на основании того, сколько там детей и сколько детей умирает.

Недоверие на лицах студентов сменилось любопытством. Они пытались понять, что меня так обрадовало.

Мне понравилось данное студенткой определение, потому что оно было очень понятным. Мы могли проверить его на соответствие данным. Если вы хотите убедить человека, что он заблуждается, очень полезно будет проверить его мнение на соответствие данным. Так я и поступил.

С тех пор именно этим я и занимаюсь. Большой серый ксерокс, который я использовал для копирования первых таблиц с данными, стал моим первым партнером в борьбе с заблуждениями. К 1998 году у меня появился новый партнер – цветной принтер, который позволил мне делиться со студентами цветными пузырьковыми диаграммами, иллюстрирующими статистику по странам. Затем у меня появились первые партнеры-люди, и дело пошло веселее. Анне и Уле так понравились мои диаграммы и мое стремление развенчивать заблуждения, что они присоединились ко мне и случайно придумали революционно новый способ представления сотен тенденций в качестве анимированных пузырьковых диаграмм. Пузырьковые диаграммы стали нашим любимым оружием в битве с заблуждением о том, что «мир поделен надвое».