Шрифт:
Знал ли об истинном положении дел Пушкин, когда сочинял стихотворное послание в Сибирь, как вольготно, сыто и пьяно жилось на самом деле обитателям этого санатория? Ручаться можно, что нет. Перед его мысленным взором наверняка представали ужасы с рисунков Брюллова.
А вот как «страдали» братья Бестужевы, по воспоминаниям няни из их латифундии: «Хозяйство было большое, держали лошадей, коров, свиней, птицу: кур, уток, индеек, разводили мериносовых овец – до 1000 голов. Летом шерсть сушили и куда-то отправляли… При доме был большой огород и сад. В парниках выращивались арбузы и дыни. Были мастерские – слесарная, столярная, две кузницы. В них работали русские, буряты и еврей».
Латифундия!
«Жестокая» императорская администрация все это время регулярно выплачивала денежные субсидии «необеспеченным» государственным преступникам. «Необеспеченными» считались те, кто не получал денег от родных или получал в год менее четырехсот рублей ассигнациями. Годовое пособие «необеспеченным» составляло сто четырнадцать рублей двадцать восемь копеек серебром, в пересчете на ассигнации сумма еще выше. Каковы были цены на основные продукты, мы уже знаем. Жрать можно в три горла…
И потому один правительственный чиновник из моего родного Минусинска оставил примечательные воспоминания: «Однажды в Минусинске приходит ко мне разжалованный поручик Свешников, который ранил своего полкового командира, сослан был в каторжную работу, а оттуда, по слабости здоровья, выпущен на поселение [9] и считался в числе обыкновенных преступников.
– Позвольте мне, Александр Кузьмич, – говорит он, – подать вам просьбу.
– О чем? – спрашиваю я.
9
Черт знает, что за зверские порядки были при сатрапе Николае! Достаточно слабости здоровья, чтобы тебя выпустили с каторги.
– Хочу прочиться из простых преступников в государственные: им дают пенсионы, а я, по бедности, умираю с голоду.
Признаюсь, я не скоро нашелся, что ему ответить.
Означенному поручику Свешникову не повезло – своего полкового командира он, недотепа, ранил в частном порядке. Спьяну, надо полагать, без идейной подоплеки. Вот и умирал с голоду. А если бы, тыча в командира саблей, кричал что-нибудь насчет конституции и свободы – катался бы, как сыр в масле, подобно нашим героям… Не повезло. Не позаботился, простая душа, об идейной подоплеке заранее…
К чести господ декабристов, следует непременно уточнить, что не все из них предавались разврату. Далеко не все пользовали дешевых девок, мальчиков или друг друга. Двадцать пять человек за время поселения в Сибири создали семьи – как официальные, так и неофициальные, но постоянные. У многих за долгие годы родились дети…
А.Ф. Бриген, покидая Сибирь по амнистии, увез с собой в Россию прижитого таким образом сына Николашу. Это был единственный ребенок, увезенный из Сибири! Больше никто из двадцати пяти (даже те, у кого не было в России законных жен), не забрал с собой ни детей, ни жен, с которыми прожили столько лет. Дворяне. Печальники народные. Авторы конституции. Кстати, Бриген, забрав сына, двух дочерей оставил все же в Сибири…
Быдло!
Барон Штейнгель прожил с «походно-полевой женой» двадцать лет. Имел от нее двух сыновей – шестнадцати и пятнадцати лет. Уезжая в Россию, бросил. Как все остальные… Как, меж иными, благородный друг Пушкина Иван Иванович Пущин.
И они еще скулили! Вот отрывок из донесения из Тобольска, отправленного в столицу в 1827 году: «…оплакивает свою участь, которая, по его словам, тем более жестока, что он никоим образом не принадлежал к большому заговору, о котором он совершенно не знал, но что обстоятельства, первая присяга, принесенная Цесаревичу, и пр. бросили его в эту бездну».
Хотите знать, что это за безвинная жертва обстоятельств плачется на свою горькую участь?
Да наш старый знакомый Щепин-Ростовский, что в «день Фирса» тяжело ранил саблей двух солдат и трех старших офицеров, причем одного из них ударил сзади, а другого бил и лежачего…
Мне не раз встречались книги, авторы коих, определенно возмущенные декабристским мифом, сравнивали вольготное житье-бытье «государственных преступников» с последующей практикой НКВД. По-моему, такие сравнения неуместны. Достаточно спросить: а что ждало бы в том же 1825 году офицеров, совершивших нечто подобное во Франции или Англии?
Уж там-то не церемонились бы! Какие там девки в бочках, слуги в казематах, сотни тысяч рублей на содержание и парники с дынями! Французы наверняка запечатали бы своих мятежников в Кайенну, филиал ада на земле, лет на сорок, в цепях круглосуточно, под строжайший надзор. Англичане – в пустыне Австралии или другое милейшее местечко вроде описанных в полном соответствии с правдой Конан Дойлем андаманских болот. Это – в лучшем случае. Но девять шансов из десяти за то, что своих эполетоносных путчистов цивилизованные европейские державы быстренько повесили бы или отвезли на помост, украшенный неким механизмом изобретения доктора Гильотена. В просвещенных Европах с такими не миндальничали. Это у нас, в дикой и варварской Московии император Николай мог проявлять фантастический по европейским меркам гуманизм…