А ещё был полковник, я так понял, что из Конторы. Как говорится, точное место работы определить не удалось, но направление верное.

Понятное дело, что на лбу у них не было написано, кто они такие, так ведь и я не сразу бросился всех убивать. Так и сижу, скромненько, за шкафчиком, в тенёчке.

Надо же убедиться, что это на самом деле те, кто мне нужен. А то мало ли, может, тот же полковник «казачок засланный». А я его грохну.

Но нет. Судя по разговорам, замазаны тут все. Например, выпивают, за то, что генерал ловко отмазался. Потом за полковника, который устроил «самоубийство» Заволодского… Так же думали над тем, кто займёт место Хасана и Заволодского в их преступной группировке.

А ещё стало понятно, что я правильно поступил, когда выключил и разобрал телефон. Разговор коснулся безопасности переговоров. И генерал напомнил, что не просто так попросил сдать телефоны. В общем, спалился бы, за милый мой, стоило войти в помещение с мобилой.

Ну что же, кажется, пора пошалить. Именно так. У меня появилась идея. Не особо умная и нужная, но не выбрасывать же её из головы. Что я зря думал что ли?

Делаю шаг из-за шкафа, одновременно сбрасывая с себя невидимость. Глушитель «Стечкина» упирается в затылок полковника. Он единственный тут вооружённый человек. Генеральский ствол лежит в ящике рабочего стола, стоящего у стены, а выпивают они посреди комнаты. Не хилую такую поляну себе накрыли.

— Хреновенького здоровья, граждане бандиты, — становится весело от этих обалдевших рож.

— Ты кто? — взвизгивает один из депутатов. Тот, что пожирнее.

— Предлагаете поговорить о лошадках и их предпочтениях в выборе одежды? — радостно скалюсь. Вспоминая адекватный ответ, про коня в пальтишке.

— Чего? — пучит на меня свои зенки.

— Пасть закрой говорю, — недобро, эдак, сверкая на него глазами, — пулька залетит.

— Чего?

Ну и кто упрекнёт меня за то, что я ему врезал? Ногой. В ухо. Не сильно. Он даже не вырубился, только поплыл слегка и на пол хряпнулся. А что делать? Руки то у меня заняты, я ими пистолет, между прочим, держу.

— Вякнешь ещё не по делу, пристрелю. И хватит скулить, противно. Полковник, я бы не стал этого делать, — вжимаю глушак в затылок.

— Что именно? — делает вид, что не понимает.

— Тянуться к стволу не надо. Сам достану, только без глупостей.

И что? Вот почему меня никто не слушает? Как будто оглохли все. Стоило мне протянуть руку и попытаться вытянуть пистолет из кобуры, висящей с левой стороны — подмышкой, как полкан, решил, что это идеальный момент для проведения приёма…

Схватил меня за руку, извернулся весь, убирая голову в сторону. Чтоб я ему не стрельнул в затылок. Так ведь никто и не собирался. Зачем?

Вот я ему сейчас ещё парочку раз в живот пну, пока валяется на полу и поговорим. Так и порычать надо ещё, пусть думают, что я неадекватный. Надо страху нагнать.

Нет. Пару раз мало. Надо ещё добавить. Не буду скрывать, пинал с удовольствием. Не сильно, понятное дело, а то ласты склеит от разрыва внутренних органов. А умереть-то он должен по-другому, строго в соответствии с планом. Что я зря его, что ли придумал?

Так. И вообще. Что за несправедливость? Двоим выписал, а эти двое — Доходяга и генерал, сидят глазками хлопают. Надо исправить! Я же справедливый, всем звездюлей выдам.

Эх… Приятное это ощущение… бить мразей, которые, предали Родину. Да пусть это пафосно звучит, но ведь восемнадцатилетние пацаны, убитые из оружия которое они продавали, тоже Родина. Девчонки проданные в забугорные бордели, люди погибшие в терактах, взорванные их взрывчаткой. Они все — Родина.

И ведь всё они понимают. Знают, что происходит, но ради наживы готовы на всё. А потом ещё и следы заметают. Наслушался я тут. Сколько ненужных свидетелей пустили в расход… Так стоп. Остановись! Хватит! А то забьёшь насмерть.

Сплюнув и помахав стволом, командую:

— Не ныть, сопли не распускать. Быстро сели по своим местам.

У кого-то может возникнуть вопрос, а где охрана? Почему не прибежали на крики и шум? Так ведь для этого надо смочь кричать. Они сейчас максимум хрипеть могут, а всего-то делов, правильно ударить в нужное место. Хотя если постараться, то шёпотом могут и сказать чего, если потребуется.

После пары пинков и затрещин, расселись по своим местам. Смотрят на меня гляделками своими… и не понимают, за что с ними так жестоко. Они же такие няшки-милашки пушистые.

— Вот что вы за мрази? — вздыхаю. — Такой план мне загубили, хотел же вам генерал пистолет дать, чтоб подельников грохнуть, но что-то у вас пальцы на правой руке сломаны. Зря вы это. Аккуратней надо быть. Так что придётся грохнуть всех, — уточнять, что потом собирался застрелить его самого, не стал. Зачем?

— Я могу и левой, — хрипит едва слышно Пивнюк, едва проталкивая слова через повреждённое горло.

— Не, — отмахиваюсь. — С левой можете промахнуться, — окидываю взглядом, троих оставшихся, и держа пистолет за глушак, рукоятью к ним, поинтересовался: — Жить кто-нибудь хочет? Прошу поднять руку?