Анна Ильинична 28 июля (9 августа) 1889 года сочеталась с Елизаровым законным браком в соседнем селе Тростянке, при этом Владимир выступал в роли, как тогда говорили, поручителя.

В конце августа Владимир отвез младших в Самару, где они теперь должны были учиться в гимназии, и оставил на квартире Елизарова под присмотром Ольги. Самара была создана хлебным бизнесом и волжской вольницей. Город быстро развивался, правильно и красиво застраивался, хотя еще не мог похвастаться качественным водопроводом или канализацией. Летом тучи белой пыли из степи носились по улице.

Владимир с матерью приезжают в Самару 21 сентября (9 октября), и семья воссоединилась в доме Кулагина на Полицейской площади. Потом переехали. «В Самаре жили зиму 1889/90 года в доме Каткова на Заводской улице под горой у самого берега Волги. Красный каменный дом, снимали весь второй этаж, – писал Дмитрий. – С мая 1890 года до отъезда из Самары в августе 1893 года жили на углу Сокольничьей и Почтовой улиц в доме Рытикова, деревянный двухэтажный дом… Здесь ВИ болел тифом сравнительно в легкой форме, очевидно так называемым теперь паратифом, помнится, осенью 1890 года»88.

Мария Ильинична отнесет эту болезнь на более поздний срок, подчеркивая крепкое – до времени – здоровье брата: «От природы ВИ был крепким, здоровым, жизнерадостным человеком… Он редко хворал и из серьезных болезней перенес только в 1892 году в Самаре брюшной тиф, да и то не в сильной форме. Весь этот период своей жизни он провел в семье, пользовался хорошим домашним столом, не был перегружен нервной работой, имел возможность проводить лето за городом (в казанский период в с. Кокушкино, а в Самарский – на хуторе Алакаевка)»89. Его революционная деятельность, если таковая и была, пока не влекла за собой серьезных нервных стрессов.

Самарским партнером по шахматам стал присяжный поверенный окружного суда Андрей Николаевич Хардин, у которого была и хорошая библиотека. Ульянов также «пользовался книгами публичной библиотеки по абонементу Анны Ильиничны. Но он получал также книги и из библиотеки Благородного собрания, в которой был более богатый фонд толстых журналов и иностранной литературы»90.

Ульянов по-прежнему был намерен учиться. 28 октября (9 ноября) он направил прошение министру народного просвещения разрешить ему держать экстерном экзамен по курсу юридического факультета в каком-либо учебном заведении. В резолюции министерства Ульянов был охарактеризован как «скверный человек», последнее слово оставлялось за Департаментом полиции. Тот оказался против. Делать нечего.

Теперь Владимир Ульянов, его братья и сестры, тоже уже проникнувшиеся или еще только проникавшиеся марксизмом, окунулись в самарскую кружковую среду. «В Самаре революционно настроенной молодежи было, конечно, меньше, чем в Казани – городе университетском, но и там она была, – вспоминала Анна Ильинична. – Были, кроме того, и пожилые люди, бывшие ссыльные, возвращавшиеся из Сибири, и поднадзорные. Эти последние были, конечно, все направления народнического и народовольческого»91.

Полагаю, Ленин излагал свое идейное становление и эволюцию, описывая в «Что делать?» молодых социал-демократов: «Многие из них начинали революционно мыслить, как народовольцы. Почти все в ранней юности восторженно преклонялись перед героями террора. Отказ от обаятельного впечатления этой геройской традиции стоил борьбы, сопровождался разрывом с людьми, которые во что бы то ни стало хотели остаться верными “Народной воле” и которых молодые социал-демократы высоко уважали»92. Но именно народовольцы окажутся теми первыми непримиримыми противниками (сколько их еще будет), с которыми вступил в борьбу юный Ульянов. От них марксисты нередко слышали вопрос: «Зачем же вы непременно хотите разорить крестьян, во что бы то ни стало превратить их в пролетариев?»93.

Осенью он познакомился с организатором протестных кружков в Самаре Алексеем Павловичем Скляренко (он же Попов, Бальбуциновский, Роман), внебрачным сыном военного врача и активным кружкистом Матвеем Ивановичем Семеновым (Бланом), с сельским учителем Алексеем Александровичем Беляковым.

Собрания кружка происходили обычно на квартире Скляренко. «Как сейчас вижу невысокую, крепкую фигуру ВИ в косоворотке и в коротком сером пиджаке, – рассказывал Семенов. – Он спокойно усаживается за стол, вынимает из кармана небольшую тетрадку – свою рукопись и начинает читать вслух». Встав на почву марксизма, Ульянов стал беспощаден к народникам. Его фирменный стиль полемики уже начал формироваться. «В общении его с людьми отчетливо обнаруживались резкие различия: с товарищами, которых он считал своими единомышленниками, он спорил мягко, подшучивал весьма добродушно и старался всякими способами выяснить их ошибку и сделать ее для них очевидной, – подтверждал Семенов. – Но раз он усматривал в оппоненте представителя другого течения, например заскорузлого и упорного народника, его полемический огонь становился беспощаден. Он бил противника по самым больным местам и мало стеснялся в выражениях»94.

Нравы наставника быстро усваивались юными последователями. Беляков вспоминал: «Самарские кружки до Ленина, с народническими замашками, со всей бездной народнических предрассудков, с Н. К. Михайловским как источником всяческой мудрости, “властителем дум” той эпохи, с 1890 года, пожалуй, можно сказать, кончили свое существование… Микроб революционного марксизма был занесен в Самару В. И. Ульяновым»95. На собрания «стариков» – народников со стажем – Ульянов не ходил. Вечеринки либеральной молодежи, часто с околополитическим подтекстом – сборы денег на Красный Крест, на библиотеку, – его ни разу не заинтересовали.