Гэли Гэй. Эй, а вы-то меня видите?

Джесси показывает на него пальцем.

Правильно. А скажи, что я делаю теперь? (Сгибает руку.)

Джесси. Ты сгибаешь руку.

Гэли Гэй. Правильно. Я дважды согнул руку. А теперь что я делаю?

Джесси. Шагаешь, как положено солдату.

Гэли Гэй. А вы шагаете именно так?

Джесси. Именно так.

Гэли Гэй. А как вы ко мне обращаетесь, когда я вам нужен?

Джесси. Джип.

Гэли Гэй. А ну скажите разок - Джип, кругом марш.

Джесси. Джип, кругом марш! Погуляй вон там под пальмами и приготовь надгробную речь для похорон Гэли Гэя.

Гэли Гэй (медленно подходит к ящику). Он лежит в этом ящике? (Обходит вокруг группы солдат, которые держат ящик. Шагает все быстрее и быстрее, наконец пытается убежать.)

Бегбик (удерживает его). Что с тобой? Тебе нехорошо? От всех болезней в армии лечат касторкой, даже от холеры. Таких болезней, которые нельзя вылечить касторкой, у солдат не бывает. Хочешь касторки?

Гэли Гэй (качает головой).

Моя мать отметила в календаре

Тот день, когда я появился на свет,

Появился, пищал, то был я.

Комочек мяса, волос, ноготков,

То был я. И теперь это я.

Джесси. Да, Джерайа Джип, Джерайа Джип из Типерери.

Гэли Гэй. Тот самый, кто тащил корзину с огурцами, надеясь получить на чай. И кого обманул слон, и кто должен был спать, сидя на деревянной табуретке, спать наспех, потому что яе хватало времени, а в его хижине уже кипела вода для того, чтобы сварить рыбу. Но пулемет еще не был вычищен, и ему подарили сигару, и потом было пять винтовочных стволов, и среди них недоставало одного. Как же его звали?

Уриа. Джип, Джерайа Джип.

Слышны паровозные гудки.

Солдаты. Уже свистят паровозы.

– Теперь управляйтесь сами как знаете. (Бросают ящик на землю и разбегаются.)

Джесси. Через шесть минут отправляется наш эшелон. Он должен ехать с нами такой как есть.

Уриа. Послушай ты, Полли, и ты, Джесси. Друзья! Нас осталось только трое. Мы висим над пропастью на тонкой ниточке, и она уже надрезана. Слушайте внимательно, что я вам скажу сейчас, в два часа ночи, здесь, у последней стены Килькоа. Этому парню, который нам нужен, мы должны предоставить еще немного времени, потому что именно сейчас он меняется, и меняется уже навсегда. Поэтому я, Уриа Шелли, вытаскиваю револьвер и говорю вам, что пристрелю на месте того, кто только шевельнется.

Полли. Но если он заглянет в ящик, мы пропали.

Гэли Гэй (садится рядом с ящиком).

Я б сразу умер, если б заглянул

В этот гроб, в обескровленное лицо,

Что когда-то мне было знакомо.

Его наблюдал я на глади воды,

Когда наклонялся над нею тот,

Кто теперь, как я знаю, мертв.

Поэтому гроб не могу я открыть.

Ведь во мне страх двоих; может быть,

Я и есть тот двойной, что сейчас лишь возник

На этом изменчивом лике земли

Безродной тварью, сходной с нетопырем,

Что между пальм висит над хижиною ночью,

Такою тварью, что хотела б веселиться.

Но кто один, тот, в сущности, никто.

Чтоб он стал кем-нибудь,

Необходим другой, чтобы назвал его, окликнул.

Потому

Хотел бы все же я взглянуть, что там внутри,

Взглянуть, пока я связь с родными ощущаю.

Возьмем, к примеру, лес. Существовал бы он,

Когда б никто через него не шел?

А странник, что идет там, где был раньше лес,

Что может он узнать о нем и о себе?

Он видит, как его следы

В болотистой земле водою заливает.

Что лужи объяснят ему?

Как думаете вы?

Откуда Гэли Гэю знать,

Что он и впрямь есть Гэли Гэй?

Если б ему отрубили руку

И он нашел бы ее потом

Где-нибудь в яме под стеной,

То разве Гэли Гэй узнал бы руку Гэли Гэя?

Разве крикнула бы его нога - это ведь наша рука?

Вот почему я в гроб не загляну.

К тому ж я убежден, что разница

Меж ДА и НЕТ не так уж велика.

И если б Гэли Гэй и не был вовсе Гэли Гэем,

У матери иной он грудь сосал бы,

А она была б матерью сына другого, раз уж

Она не его; но все равно он сосал бы.

Был бы рожден он в марте, а не в сентябре

Иль в сентябре минувшего уж года, то

Разница составила б всего неполный год.

Но именно за год и человек становится другим уж

человеком.

И я, такой как есть, и я - совсем другой

Кому-то оба мы нужны зачем-то.