Отвратительно слушать дурацкие теории, даже глухой нельзя притвориться, тут все друг друга знают – что говорить, деревня.

Вот что нам приходится выслушивать, все произносится шепотом, тут же Дети, а если выходит не так уж страшно, попробуйте бесконечно повторять одно и то же и при этом вежливо улыбаться, пока скулы не сведет и не начнет корячить:

1. Зять говорит, это все французские ублюдки.

2. Приятельница из Челси говорит, жуткое мародерство, а ей самой достался отличный телевизор с большим экраном.

3. Сосед из Палаты Лордов обвиняет Китай.

4. А вы заметили, что никто из евреев не погиб?

5. Под универмагом «Маркс и Спенсер» – ядерное бомбоубежище, но только для акционеров.

6. Уже едят кошек и собак.

7. Королева сохраняет бодрость духа.

8. Королева в отчаянии.

9. Королева с Ними заодно.

Каждодневный выход в свет. Похоже на соревнование. Чья новость окажется хуже?

У супружеской пары из Лондона с двумя детьми и чистокровным фландрским бувье, это, оказывается, собака, есть неподалеку летний дом, и они решили, что здесь безопаснее. Может, оно и так, если не считать местных. Народ немедленно всех поделил на Своих и Чужих. Внешне выглядит вполне цивильно, но в душе все ненавидят этих лондонцев и их экзотическую собаку заграничной породы. Только и ждут случая с ними поквитаться, когда закончатся продукты.

Куча народу беспокоится, как мы одни, без тети Пенн. На самом деле они совершенно не жаждут приглашать нас к себе, даже если бы нам это было надо, а нам не надо. Они явно испытывают облегчение, когда мы говорим, нет, спасибо, даже обидно.

День проходит за днем, все больше и больше людей впадает в панику, остальные старательно корчат постные физиономии, непрерывно повторяют Как Все Ужасно, и прищелкивают языком. Мы уходим от них, и сразу становится веселее. По дороге домой мы смеемся, чтобы подбодрить Пайпер и потому что это – приключение, и солнце светит, и вокруг красота, война там или не война.

Не терпится рассказать обо всем Лии, главное, о том, как потрясающе жить без взрослых, без их постоянных поучений. Не хочется говорить вслух, но давайте посмотрим правде в глаза. Сколько бы вы ни изображали горе, сколько бы ни ужасались, ах, люди гибнут, что станет с Демократией, куда катится наша Великая Страна, правда, которую никто не решается сказать, – нам, детям, НАПЛЕВАТЬ. Большинство убитых – старики вроде родителей, они уже достаточно пожили, или они работали в банках, значит, так и так зануды, а если нет, мы их все равно не знаем.

Осберт с одноклассниками говорят, хорошо жить в Лондоне, шпионить за Врагами, собирать важную информацию. Вот-вот, будь я премьер-министром, я бы первым делом поручила спасение страны Осберту и его сопливой команде.

Днем сталкиваюсь я с Эдмундом у нижнего сарая, он кормит животных, и, пока он доит коз, я играю с козленком. Динь милый, как щеночек. Он ласково бодается, пока не почешешь его за ушами, тогда он замирает с закрытыми глазами и прислоняется к тебе. Чем дольше чешешь, тем сильнее он прижимается, так что, если сделать шаг назад, он упадет.

Несем молоко домой, начинается дождь, мы устраиваемся в моей комнате и болтаем о том о сем. Эдмунд курит и задает вопросы, которые обычно сводят меня с ума, типа почему ты ничего не ешь.

Странно, сейчас я не возмущаюсь и честно стараюсь объяснить. Сначала я боялась, что мачеха меня отравит, к тому же ее моя голодовка страшно злила. Потом я поняла – мне нравится чувство голода. И все с ума сходят, а папочка чуть не разорился на психиатрах. А потом, у меня это хорошо получается.

Он на меня не смотрит. Ложится на спину, его колени касаются моих. Что-то не то я чувствую, он же мой двоюродный брат. Что со Мной, бормочу я себе под нос, но, конечно, с Эдмундом этот номер не проходит, он слышит все, даже мысли. Нелегко запомнить – при нем даже думать опасно. А с другой стороны, удобно – о самом важном можно просто подумать, не нужно бродить вокруг да около.

Ты когда-нибудь думаешь о смерти?

Ничего себе поворотик.

Да, говорю я, всегда, правда, по большей части чтобы заставить других почувствовать свою вину.

Он молчит. Много позже, прокручивая этот разговор в голове, понимаю – ему я этого вопроса так и не задала.

Мы надолго замолкаем, слушаем дождь за окном. Наши колени совсем рядом. Сердце бьется, как птица в клетке. Мое, и его, кажется, тоже. Я с ума схожу, голова идет кругом, но мы все еще притворяемся, что это просто братская любовь и прочая чушь, все же хочется выдать желаемое за действительное.

Потом я начинаю тихо-тихо думать про себя, и долго ничего не происходит. Эдмунд лежит, прикрыв глаза, я слегка разочарована и одновременно довольна и уже начинаю думать о чем-то другом, как он приподнимается на локте, смотрит на меня, улыбается и вдруг целует меня в губы, очень нежно и ласково, и мы целуемся снова, уже не так нежно.

Каждая клеточка моего тела, все, что есть во мне живого, кричит, я жажду, жажду, жажду Эдмунда.

И надо же, это лучше всего на свете.