Да видит. Но у него свой расчёт.

Керенский всем надоел, всё потерял и всему мешает. Его надо устранить, и лучше всего сделать это руками таких же, как он, безумцев – большевиков, силами разнузданной петроградской солдатчины. Пусть они свергают никчёмное правительство. Пусть захватывают власть – ведь удержать-то они её и три дня не смогут. Как они удержат власть – ничтожества в пиджачках и кепках, напичканные бредовыми идеями, ошельмованные титулом «немецкие шпионы», вызывающие у обывателя ужас призывом грабить награбленное? Всё общество, вся столица, вся армия обратятся против них. Вот тут и настанет наш час – мы явимся избавителями от большевистского кошмара и установим свою власть, настоящую. Мы – Георгий Полковников и другие лица, кои будут названы чуть позже.

Расчёт до некоторого момента верный. Большевики в сентябре-октябре семнадцатого аккумулировали общественный протест против действий Временного правительства. Их успехи были тенью ошибок и неудач Керенского – с исчезновением Керенского должна была исчезнуть и тень. Сил, на которые можно было положиться, у Ленина и Троцкого было немногим больше, чем у «главноуговаривающего». Большинство войск гарнизона колебалось. Матросы охотно слушали анархистов и гнули свою линию. Наиболее привержены большевикам заводские рабочие и их красногвардейские дружины. Но это публика штатская, что она против военной силы?

Значит, успех наших планов зависит от войск. Кто на нашей стороне? Те, кто определённо против большевиков и во всяком случае не за Керенского: офицеры и юнкера в Петрограде, казаки 3-го конного корпуса вблизи столицы. Вот, собственно, чем занят был Полковников в октябре: пока комиссары ВРК открыто вели пропаганду в казармах, он менее заметно налаживал контакты с офицерами юнкерских училищ и с командованием 3-го корпуса. Он прекрасно знал, насколько неуправляемы полки Петроградского гарнизона, насколько ничтожна их боеспособность. Они сильны против пятнадцати перепуганных министров, загнанных в северо-западный угол Зимнего дворца, но перед хорошо организованной военной силой они – стадо баранов. Стало быть, несколько тысяч юнкеров плюс несколько тысяч казаков, сохранивших дисциплину и порядок, опираясь на поддержку петроградских обывателей, легко низвергнут большевиков и разгонят ту часть гарнизонного стада, которая попытается оказать сопротивление.

Это и будет нашим 18-м брюмера.

Разумеется, Георгий Петрович (Победоносец, сын Камня) сочинял для себя роль военного диктатора России. Но для того, чтобы эту роль сыграть, ему страшно не хватало авторитета, влияния, связей. Он ищет влиятельных соратников – и находит их, как мы видим из дальнейших событий, в лице генерала Краснова и экс-бомбиста Бориса Савинкова.

Теперь о Савинкове

Борис Викторович Савинков обладал одним-единственным талантом: создавать у всех иллюзию о себе как о великом человеке. Посредственный писатель, второсортный поэт, политический неудачник, несостоявшийся заговорщик и недоучившийся студент – вот кто он при сухом анализе биографических фактов. А репутация! Особенно тогда, в семнадцатом году.

Репутация сделана простым способом. Когда-то, во время первой русской революции, он поучаствовал в деятельности эсеровской боевой организации – на вторых ролях, под сенью Азефа. Собственно говоря, Савинкову можно записать в актив ровно два успешных теракта – два, не более: убийство министра внутренних дел Плеве в июле 1904-го и убийство великого князя Сергея Александровича в феврале 1905-го. В обоих случаях значимость его участия под вопросом. Руководил всем Азеф (то есть Особый отдел Департамента полиции); бомбы бросали, шли на виселицу и в каторгу друзья Савинкова; он же направлял их, напутствовал, а потом наблюдал за происходящим из безопасного места. Все остальные попытки терактов, которые Савинков пытался устроить, вылетев из-под крыла Азефа, закончились полным провалом, арестами и гибелью друзей и благополучным отбытием организатора в эмиграцию. Там, в эмиграции, он быстро, по горячему интересу, опубликовал две книжки: «Воспоминания террориста» и «Конь бледный», в которых описал историю с Плеве и Сергием, свою же деятельность представил в нужном ему, весьма романтическом свете. Книги стали бестселлерами: как если бы Усама бен Ладен году в 2003-м опубликовал роман про нью-йоркские теракты 11 сентября. А за Савинковым закрепилась репутация террориста номер один в мире.

Во время Мировой войны имя Савинкова потонуло в патриотическом гомоне и в трубном звуке фронтовых репортажей. Его стали забывать. Но – революция. В апреле семнадцатого Савинков появляется в Петрограде, и его сразу же подхватывают жадные волны революционного моря. Керенскому – который в начале взлёта – нужны соратники с громкими революционными именами. Савинков как нельзя боле подходит. В мае Керенский, никогда не державший в руках боевого оружия, становится военным министром, а Савинков, никогда не служивший в армии, назначен комиссаром Временного правительства при штабе 7-й армии; через месяц – комиссаром при штабе Юго-Западного фронта; ещё через месяц – управляющим Военным министерством и комиссаром при Ставке Верховного главнокомандующего. Верховный в это время – Корнилов. Так вырисовывается триумвират: Керенский – Савинков – Корнилов. Бомбист Савинков – посередине между адвокатом и генералом.

«Как Цезарь между Помпеем и Крассом», – наверно, так он думал. Если Полковников спал и видел себя в сюртуке Бонапарта, то Савинков не иначе по ночам перед зеркалом примерял тогу Гая Юлия. Человек безграничных амбиций, он не мог представить себя в триумвирате менее чем Цезарем.

Но выступление Корнилова и истерика Керенского спутали все карты. Триумвират развалился. Савинков рассорился с Керенским и в одночасье оказался не у дел. Остановленный на самом взлёте, Савинков не может с этим смириться, он ищет, к чему бы приложить своё честолюбие и свою разрушительную энергию. Он обращается к казакам. (Приятельница всех писателей и политиков того времени Зинаида Гиппиус записывает в дневнике 20 сентября: «Вчера Борис. У него теперь проект соединения с казаками…» [2] ). Казаки кажутся ему той силой, которую он сможет использовать для нового захода во власть. Расчёт весьма прозрачный, если вспомнить, что казачьи полки 3-го конного корпуса ближе всего стоят к столице. Есть и ещё один мотив: Дон и недавно избранный атаманом войска Донского генерал Алексей Максимович Каледин. Хлипкому Петрограду Дон с атаманом во главе представляются чем-то вроде Тамерланова воинства. (Зинаида продолжает: «…И если не выйдет с ними газета – ехать на Дон».) Газета для Савинкова – дело десятое, чтобы было о чём с дамами поговорить. Из петроградского далека ему видится: казачий круг – вот точка опоры для того, чтобы перевернуть историю.

На Дон смотрит не только эта пара глаз. Смотрит и Полковников, смотрит и ещё кое-кто… Но обо всём в своё время.

«Соединение с казаками» приносит плоды: в исходе сентября Савинков избирается во Временный совет республики (Предпарламент) от казачьих организаций Кубани (на Кубани, кажется, никогда в жизни не бывал). Конечно, говорильня эта ему не нужна, но нужны знакомства, связи, контакты – ими, как осенней паутиной, наполнен воздух Мариинского дворца. Вот, например, зачастил сюда старичок-генерал, круглоголовый, с фельдфебельскими усами… Кто это? Минуточку терпения.