«Брихаддхарма-пурана» (2. 60. 10–14) говорит, что на желание Парвати иметь сына Шива ответил отказом. Он напомнил ей, что не является домохозяином, что это боги были заинтересованы в его браке. Женщина нужна, прежде всего, домохозяину, а для того, кто не подвержен страсти, женщина является помехой. Сына может желать лишь тот, кто опутан сетями желаний. Сын нужен тому, у кого есть имущество, чтобы передать его по наследству. Лишь для домохозяина сын является источником комфорта и наслаждения своим отцовством, чтобы обеспечить все посмертные ритуалы и жертвы предкам для их лучшего перерождения [42] . А Шива не нуждается как в сыновьях, так и в роли отца. Шива – бессмертен, ему не нужны похоронные и посмертные ритуалы. Он объяснил Парвати, что сын ему ни к чему и предложил просто наслаждаться обществом друг друга, не обзаводясь потомством (Courtright, 1985: 42).

Но если Шива – самодостаточный Пуруша, то Парвати – Мать Мира, и ей нужны дети. Как же можно быть матерью, не имея сыновей? Согласно «Сканда-пуране» (Махешваракханда, II. 27. 45–51), ее желание иметь сына было настолько велико, что она готова была даже усыновить ребенка.

Текст содержит эпизод, в котором описано знакомство Парвати с одним из любимейших ганов Шивы по имени Вирака. Это был красивый и умный юноша, который выполнял у Шивы роль стража. Когда Парвати увидела его, то выразила страстное желание иметь точно такого же сына, на что Шива ответил, что незачем создавать еще одного такого же юношу. И подарил богине в качестве сына самого Вираку. Парвати души в нем не чаяла, она всячески украшала его и ласкала, изливая на Вираку свои материнские чувства.

Итак, согласно этой версии, первым ребенком Парвати был один из ганов Шивы по имени Вирака. А «Брихаддхарма-пурана» (2. 60. 15–18) продолжает рассказывать, как Парвати уговаривала своего божественного супруга: «Как только ты зачнешь мне сына, то сразу же сможешь вернуться к своей йоге, Господин. Воспитанием сына буду заниматься я, а ты будешь заниматься йогой. Я так жажду поцелуя ребенка. И раз ты сделал меня своей женой, то должен удовлетворить мое желание иметь сына. Твой сын не будет желать брака, и если ты не хочешь, то у тебя не будет никаких внуков, никакого потомства» (Courtright, 1985: 45). Но поскольку Шива отказался оплодотворить Парвати, она решила создать ребенка самостоятельно. А он ушел, чтобы спокойно медитировать.

То есть, согласно «Сканда-пуране» и «Брихаддхарма-пуране», для Парвати отсутствие ребенка действительно являлось серьезной проблемой, которую она пыталась по-разному решить. Если уж не с помощью мужа, то хотя бы самостоятельно.

А вот что рассказывает «Шива-пурана» (Кумара-кханда: 13. 15–26). Однажды Шива без предупреждения вошел в комнату для омовений, где находилась в тот момент Парвати, и этим поставил ее в неловкое положение. Она хотела побыть одна. Это было явно неподходящее время для посещения, даже если посетителем был любимый муж. После этого инцидента богиня всерьез задумалась о том, чтобы у нее был кто-то, кто бы верно и преданно служил ей. Подумывая об этом, она счищала грязь со своего тела, из которой и появился красивый юноша. Парвати благословила его и одарила драгоценностями. Как только прекрасный юноша Ганеша увидел богиню, то сразу же спросил о том, каким будет ее приказ. Она ответила, что с этого момента он должен будет охранять ее покои. «О дорогой, послушай, что я скажу. Отныне ты будешь моим стражем. Ты – мой сын. Мой собственный сын. Больше нет никого, кто принадлежал бы только мне. Дорогой, без моего разрешения никто и ни при каких обстоятельствах не должен входить в мои покои».

Таким образом, имеются две главные причины рождения Ганеши – страстное желание Парвати стать матерью и защита ею своего личного пространства. И по некоторым версиям Парвати создала своего сына одна, без участия Шивы. Творила его из своего собственного материала, из субстанции, которая была чем-то внешним, непостоянным и даже нечистым по отношению к ее божественному телу. Идея этого внешнего слоя передается в мифах по-разному.

Обычно в историях о создании Ганеши рассказывается об использовании субстанций, которые обозначаются в основном терминами mala и lepa. Первый означает грязь, в том числе выделения человеческого тела. Но у него есть и другое значение. Например, в философии пашупатов mala означает первобытную тьму. Также термин может пониматься как синоним авидьи и связывается с космологическим принципом пракрити, и в конечном итоге – с Парвати. А слово lepa означает грязь или остаток, и происходит от санскритского корня lip – «мазать». В контексте брахманического ритуала lepa означает прилипшие к рукам остатки или частички, оставшиеся на руках после подношения в ритуале поминовения предков (sapiikaraa) по отцовской линии (отца, деда и прадеда), в ходе которого формируются «тела» в виде рисовых шариков [43] . Кроме того, термин lepa встречается в текстах по архитектуре, химии и алхимии в значении клея или связующей субстанции.

В соответствии с одной из самых популярных версий, изложенной в некоторых пуранах («Падма-пурана», «Матсья-пурана», «Сканда-пурана»), Парвати создавала Ганешу из собственной грязи, смешанной с ароматическими веществами. При этом она создавала ребенка не просто из благовоний, которыми умащалась, но из тех излишков, или остатков, которые соскабливала со своего тела после умащения вместе с загрязнениями. В связи с этим уместно будет обратиться к рассмотрению понятия «остаток» (ucchia) в брахманизме.

Остатки являются нечистой субстанцией, оскверняющей. Есть или даже прикасаться к остаткам пищи непозволительно для человека, соблюдающего ритуальную чистоту. Это может себе позволить только тот, кто встал на путь аскетизма и принимает пищу в качестве подаяния, которая и является остатками после чьей-либо трапезы. Это позволительно, например, санньясину, который находится за пределами системы остатков [44] . Остальные же люди всегда тщательно следят за тем, чтобы очиститься самим и очистить свое пространство от каких бы то ни было остатков. Словом ucchia обозначается не только оставшаяся пища, но также неочищенная посуда или не совершивший омовение человек (например, после приема пищи, испражнения). То есть концепция остатка не ограничивается сферой питания. По словам Ш. Маламуда, остаток – не инертная субстанция, а семя (bija) для будущих действий. Именно вокруг остатка вспыхивает с новой силой социальная и ритуальная жизнь (Маламуд, 2005: 48).

Идея остатка широко представлена в эпических и пуранических космогониях. В конце каждой кальпы мир растворяется, но остается некий остаток в виде змея Шеши (санскр. 'sea означает буквально «остаток»). То есть змей Шеша – это активный остаток, поддерживающий землю между пралаями своими кольцами, а во время самой пралайи – спящего Вишну, обеспечивая восстановление космоса. Как отмечает Ш. Маламуд, именно благодаря Шеше космическая история становится сансарой. Красноречив в этом смысле также пример Ману – единственного «оставшегося», который становится источником будущих созданий.