Он позвонил дочери.

— Согласился твой мент лететь. Собирайся и через часик-полтора выходи к подъезду. Поедем визу оформлять.

Он снова закрыл комнату на ключ и поднялся наверх.

— Собирайся, Санёк, ты поедешь с нами. Мент согласился лететь в Германию. Мы сначала подбросим Василия на работу. Я отпрошусь у начальства на сегодняшний день, а потом заедем за Людмилой и рванём оформлять визу.

— Ты, Яковлевич, после этого мента домой отпустишь? — поинтересовался Пущин.

— Нет, сюда привезём и снова под замок посадим, чтобы не сбежал.

— Вы мне сначала что-нибудь поесть дайте, — категорично потребовал Иван, встав в позу, — а иначе я никуда не поеду!

Федулов старший собственноручно вскипятил воду в электрическом чайнике, нарезал колбасы, хлеба, насыпал сахар в чашку, положил в неё пакетик чая и отнёс всё это Милованову. Тот поел.

— В туалет мне надо!

Василий сводил его в туалет.

В машине Иван вёл себя смирно. Людку тоже встретил без эмоций, даже не взглянул на неё. В очереди на оформление визы беспокойства не проявлял. И вообще не пытался сбежать. За хорошее поведение ему в подвальной комнате поставили раскладушку и дали старенькое больничное одеяло, чтобы не замёрз ночью.

Когда через несколько дней Ивана Милованова собрались везти в аэропорт, он возмутился:

— Вы что, совсем озверели? У меня с собой ни денег нет, ни сменной одежды! Дайте хотя бы помыться!

Душ Милованов принимал в присутствии Санька, который умирал со смеху, рассматривая его голое тело. Чем же ты, слизняк, привлёк Людку с Оксанкой. Тебя не штормит, когда ветер дует?

Иван молча вытерся полотенцем, повозил по зубам пальцем вместо щётки, сполоснул рот, надел ту же одежду, расчесал волосы.

— Я готов, везите меня, куда хотите.

Санёк отвёл его к Федуловым.

Отдайте мне мою папку и мобильный телефон, — потребовал Милованов.

— Отдадим, когда вернёшься из загранки, — ответил Василий.

Напрасно Людка заигрывала с Иваном в самолёте. Он с ней не разговаривал. В клинику её оформили в тот же день. Милованову объяснили, где он будет жить. Это была гостиница при клинике. В стоимость проживания в ней входило и трёхразовое питание. Федуловы гостиничный номер оплатили заблаговременно на определённый срок, а потом перечисляли деньги ещё в связи с продлением срока пребывания Людмилы в клинике.

К ней Иван по собственной инициативе не ходил. Она звонила ему в номер и просила что-нибудь купить.

— Ты же знаешь, что у меня нет с собой денег, ответил он, когда Егорова попросила его сходить первый раз в магазин.

Она ответила с гонором:

— Так приди ко мне и возьми!

Он приходил, молча брал деньги, покупал, что надо, приносил ей и тут же возвращался в гостиницу. Спустя несколько дней Людмила сообщила, что искусственный коленный сустав уже готов или подобран и на завтра назначена операция. Ждала от него поддержки и сочувствия. Но Ивана эта информация не трогала. Ещё несколько дней он умышленно не приходил к ней, не интересовался, как прошла операция и, как она себя чувствует. Он старательно показывал ей, что она для него — ноль. Когда Егоровой стало немного легче, она начала сыпать Милованову по телефону упрёки. Говорила, что ей стыдно перед медицинским персоналом за то, что он не навещает её, не ухаживает и не заботится о ней.

— Ты пойми, здесь могут не понять, зачем ты приехал в страну, и занимаешь гостиничный номер, коли меня не посещаешь! — запугивала она его.

— Тебе не нравится, как я себя веду? Дай мне денег, и я улечу обратно домой. Думаешь, мне интересно целыми днями торчать в гостинице да ещё в чужой незнакомой стране? Я даже не имею сменной одежды, нормальной бритвы, чтобы привести себя в порядок.

Тогда Егорова стала чаще просить его сходить за покупками. Только так она могла лицезреть Ивана. Такие просьбы он всегда выполнял. Остаток денег он оставлял себе. Постепенно у него накопилась небольшая сумма в евро, и он стал выходить в город. Спустя примерно месяц он позвонил домой. Мать взяла трубку, услышала его голос и замолчала. Он решил, что прервалась связь, и долго пытался дозвониться к ней снова. Но в трубке слышались короткие гудки, словно телефон был постоянно занят. На следующий день он снова позвонил домой.

— Алло, — услышал он голос сестры.

— Привет, Лилька! Мама дома?

— Кто это? — опешила сестра.

— Ты что, сестрёнка, голос брата не узнаёшь?

— Как вам не стыдно, молодой человек, потешаться над горем матери? Вчера из-за вашей глупой шутки её еле откачали! Чего вы добиваетесь?

— Лиль, вы, что там все, с ума посходили? — разозлился он. — Кто над вами потешается? Я из Германии звоню. Меня насильно сюда отправили! Понимаешь?

В голосе сестры появились нотки сомнения. Она немного успокоилась.

— Как же так? Мы уже похоронили Ивана, — произнесла она, не осознавая до конца, что это он звонит.

— Меня похоронили? — удивился он. — Не надо меня хоронить! Я — живой!

— Мы на кладбище в гробу его похоронили, — с волнением в голосе уточнила сестра.

— А тело-то в гробу было?

— Было.

— И вы с мамой его видели?

— Видели, конечно. Всё исхудавшее, с бритой головой.

— И что, вы в нём меня признали? — уже почти орал Иван.

— С трудом, — совсем расстроилась сестра, — в кармане рубашки лежало милицейское удостоверение Ивана или твоё, если ты и правда мой брат.