— Сьер, главный лекарь может отказаться лечить меня. Я ведь больше не монах. — Его изгнали с позором, и вынести отказ так скоро после случившегося Маррон не мог.

— Он будет лечить моего оруженосца. Ты не связан обетом, но я давал его. А исповедники поклялись служить всякому, кто сражается за Господа, не важно, принадлежит ли боец к Ордену или не принадлежит. — Маррон молчал, и сьер Антон добавил: — Ты что, хочешь потерять руку? А это вполне может случиться, если не позаботиться о ней.

— Сьер, а вы… вы не сходите со мной?

Рыцарь и господин Маррона коротко усмехнулся.

— Нет, не схожу. Ты уже не ребёнок, Маррон. Если тебе так проще, я просто прикажу тебе сходить. Помни, ты клялся в послушании.

— Да, сьер.

Ещё один смешок, на этот раз более добродушный, при виде его горестного лица.

— Вначале нам следует одеться и поесть — не могу же я отправить тебя на такое испытание голодным. Ты сможешь принести поднос или надо послать за ним кого-нибудь другого?

— Я принесу, сьер.

И он действительно принёс поднос и снова унёс его, сделал всё, что должен делать оруженосец для своего господина, хотя это стоило ему непереносимой боли — боли и страха. Наконец, точнее, как показалось Маррону, слишком скоро, он освободился и медленно поплёлся к лазарету, кляня руку и всю историю своих несчастий, самого себя и всех прочих, за исключением сьера Антона, который, собственно, и нанёс ему рану, ставшую причиной всех бед.

Несмотря на всё своё нежелание, Маррон был уже в двух шагах от лазарета. Завернув за угол, он увидел Раделя, который сидел в амбразуре, держа у губ тростниковую дудочку. Пальцы менестреля бегали по дырочкам, но юноша не услышал ни единого звука.

— Доброе утро, Маррон, — весело приветствовал его Радель, но глаза у менестреля были насторожённые.

Да и у Маррона тоже. «Я из Сурайона», — сказал вчера Радель, сказал это и кое-что ещё.

— Мне надо в лазарет, мессир. — Он всё ещё не мог сказать запросто «Радель» человеку, вдвое старше него и во много раз опытнее. Пусть Маррон больше не был братом Ордена, но, Господи, как ему хотелось сохранять расстояние между собой и этим человеком.

— Да, конечно. — Мимолётная улыбка, означающая, что в их встрече не было ничего странного, разве что Раделю пришлось немного подумать, оказаться в нужном месте и подождать юношу. Менестрель не стал притворяться, что Маррон попался ему на пути случайно. — Как твоя рука?

— Плохо, мессир, — повторил Маррон слова сьера Антона — своих он придумать не мог.

— Вот как? Ну-ка, покажи.

Это устраивало Маррона гораздо больше, чем визит к главному лекарю. Юноша задрал рукав и показал вздувшуюся побагровевшую плоть.

Радель не присвистнул, даже выражение его лица не изменилось, как у сьера Антона. На лице менестреля был написан только задумчивый интерес да раздумье. Он легко коснулся пальцем руки, потом ещё раз, и ещё.

— Так больно? А так? А если я нажму, становится больнее?..

Вместо ответа Маррон кивал и что-то бормотал, стараясь не вздрагивать, когда под осторожными пальцами вспыхивала пронзавшая руку боль, которая прошивала все тело и заставляла Маррона пошатываться и искать опору в плывущем мире.

— Стой смирно, парень. — Сильная рука Раделя взяла его за плечо и поддерживала до тех пор, пока мир не перестал качаться. После этого менестрель нагнулся к повязке, и Маррон услышал, как он пару раз фыркнул.

— Мессир?

— У тебя там заражение, парень, ты слишком запустил рану. Главный лекарь тебе не поможет. Он не остановит заразу, подождёт, пока рана начнёт вонять, и отрежет руку — может, по локоть, а может, и по плечо, если подождёт подольше.

Маррон не стал сомневаться в словах Раделя. Он сразу же слепо поверил менестрелю, и первым его побуждением было попросить:

— Мессир, не пойдёте ли вы со мной, чтобы поговорить с главным лекарем? Меня он слушать не станет, но…

— Меня тоже, парень. Ты что, забыл, я же простой менестрель, а главный лекарь — человек гордый. Что я могу знать о человеческом теле и о страшных ядах? Разве я могу знать то, чего не знает он? В любом случае это не поможет. Главный лекарь оставит тебе полруки, а то и вовсе одну культю. А я могу сделать лучше. Идём со мной.

Он пошёл по коридору прочь от лазарета. Маррон поколебался мгновение, но всё же последовал за ним, хотя его грызли сомнения. Разве может бродячий менестрель знать то, что неизвестно главному лекарю из Ордена искупителей?

«Я из Сурайона». Этими словами Радель признал себя колдуном, еретиком и предателем. Надеяться на такого человека не стоило.

Но ведь это, говоря по чести, было ещё не все. Радель был человеком, уверенным в своих силах. Вчера Маррон поверил его уверенным речам, сегодня — уверенному обещанию помочь. Определить болезнь и вылечить её — а ведь Маррон не стал сомневаться в диагнозе, так почему же он должен был сомневаться в том, что менестрель поможет ему?