Тафур выдержал его взгляд. И вдруг почувствовал, что его подташнивает. Он искоса взглянул на бокал и попробовал припомнить, пил ли вино Веспуччи. Да нет, синьору Фичино незачем прибегать к знаменитым флорентийским зельям. В голосе каноника ощущался напор, он стал вдруг звонким, как сталь клинка.

– Что же касается лично вас, – произнес он, вновь усаживаясь на скамью, – то вы ничего не будете должны. Более того, возможно, это мы будем вашими должниками, когда вы выполните свое поручение. Вы окажетесь на Родосе, у самых ворот Востока, где достоинства такого рыцаря, как вы, будут бесценны, и станете полновластным хозяином своей судьбы. Синьор Лоренцо хочет предложить вам там одно дело. Он поручил Америго и мне поставить вас об этом в известность.

Тафур почувствовал приступ тошноты. Никакое это не зелье, а его кишки, которым он не давал работы с самого утра, после того как позавтракал бобами с салом.

– Моя судьба по-прежнему будет зависеть от воли герцога. Я не могу перейти в распоряжение дона Лоренцо без его соизволения.

– Разумеется, так оно и должно быть. Но я даю вам слово, что наша просьба не принесет никакого вреда герцогу. Вы же получите немалые выгоды. Напишите письмо в Санлукар с просьбой разрешить вам отправиться на Восток. Америго отошлет его через францисканцев, у которых, если не ошибаюсь, нашел приют брат Антонио Марчена, ваш приятель. Мы доставим вам ответ на Родос. Хотя, безусловно, прежде вы должны узнать, в чем заключается наше предложение.

Маэсе Фичино был не иначе как волшебником или прорицателем. Либо брат Антонио случайно проговорился. Не хотелось огульно обвинять его, но именно по его милости Тафур попал в столь безвыходное положение. Он откинулся на спинку стула и прикрыл глаза, слыша урчание в своем желудке. Фичино подал знак, и Веспуччи вышел из кабинета, закрыв за собой дверь. Тафур обратился в слух, но перед его мысленным взором почему-то возникла танцующая Симонетта. Он сможет вновь увидеть ее завтра. Ее платок до сих пор у него.

– Никогда и никому не рассказывайте о том, что вы сейчас услышите, – произнес Фичино.

Его голос словно рассеял полумрак кабинета. Тафур потом часто вспоминал эти слова.

– Вы когда-нибудь слышали о Гермесе Трисмегисте?

Каноник встал и достал с полки книгу. Потом, поднявшись на цыпочки, дотянулся до кожаного цилиндра на верхней полке и тоже положил его на стол. Из лампы посыпались искры, когда он садился на прежнее место.

Тафуру вспомнилось изможденное лицо Мануэля Бенассара. Что-то такое толковал ему старый еврей о знаменитом Гермесе. Но это было в тот вечер, когда неподалеку Кармен с Тересой шили, сидя у окошка.

– Это был египетский мудрец, живший во времена Моисея, – рискнул он. – По-моему, он предсказал пришествие Иисуса Христа, так же как и сивилла Кумская.

Фичино, похоже, был удовлетворен ответом.

– Действительно, это был мудрец и предвозвестник нашей веры. Об этом говорят Лактанций и Августин, хотя последний ошибочно утверждает, что в Моисеевы времена жил астролог Атлас, дед Гермеса. Цицерон же считает, что на самом деле существовало пять разных Гермесов… – Каноник остановился, увидев смущенное лицо собеседника. – Но вы сказали главное. И в любом случае речь идет о древнейших временах. Кое-кто даже полагает, что Гермес – это сам Моисей, и отсюда идет слава о его мудрости и святости.

Тафур в растерянности кивнул. Каноник снова довольно улыбнулся.

– Вы не просто вооруженный рыцарь, каковым имели честь представиться, но вдобавок рыцарь просвещенный. Иначе и быть не могло, если принять во внимание, откуда вы прибыли. Мы превосходно поймем друг друга. – Фичино придвинул к нему снятую с полки книгу. – Возможно, вам знакомо сие сочинение?

Тафур открыл черный кожаный переплет. И увидел слева яркий фронтиспис с изображениями солнц и треугольников, гирлянд и херувимов. Почему-то он не удивился, увидев знакомое имя:

Он слышал, что легендарные трактаты Гермеса тайком читали при дворах половины Европы. Однако до сих пор ему не доводилось держать их в своих руках.

– Не думайте, что я показываю ее вам из тщеславия. – Фичино указал на книгу. – Это не более чем слабая тень оригинала. И, боюсь, своими трудами я приобрел меньше, чем потерял.

Каноник отодвинул книгу и лампу. Он открыл кожаный цилиндр и развернул на столе пергаментный свиток, весь помятый и пожелтевший. Тафур узнал большие греческие буквы, но заранее сдался, даже не попытавшись прочесть их. Поля были испещрены цифрами и диковинными значками, а кое-где – изображениями руки с перстом, указывающим на тот или иной абзац. Чернила до того выцвели, что казалось, вот-вот окончательно растворятся в мерцании свечи.

Фичино взял свиток и подержал его в руках, не сводя с него восторженного взгляда. Потом бережно положил его на стол.