Дама Жанна вгляделась в его лицо, но не нашла на нём ни следа издёвки или подозрительности. Она бысто присела в реверансе и встала на колени в изголовье раненого. Трое мужчин смотрели на белую фигуру, склонившуюся над телом Сент-Нуара. Озэр и Л’Аршёвек переглянулись и решили посекретничать.

– Надо послать гонца в Мон-Фруа. Если всё благополучно, Аэлис через два дня будет здесь, – сказал Озэр.

– Хочешь, чтобы я поехал? – спросил его Луи.

– Нет, ты слишком слаб, да и мне не до скачек.

Но лучше бы посторонним не знать, что дочь Филиппа одна путешествует по графству. Суйеры не замедлят явиться.

– Ты преувеличиваешь. Им тоже нужно время, чтобы залечить раны и собраться с силами, как и нам, – возразил Л’Аршёвек.

– Ты забываешь об этом, – Озэр поднял мизинец, на котором сияло золотое кольцо с печатью Суйеров. Он перевернул печать к ладони и драгоценность снова превратилась в безобидный с виду золотой ободок. – Нам надо готовиться к войне.

– Проклятье. Как будто у нас во Франции ещё недостаточно войн, – пробормотал Л’Аршёвек. – Однако ты прав. Надо послать кого-нибудь в Мон-Фруа. Кого бы ты хотел отправить?

Вместо ответа Озэр взглянул на отца Мартена, и тот, почувствовав, что на него смотрят, в свою очередь взглянул на них вопросительно.

– Что-то случилось, рыцари?

– Воистину, добрый отче, мне кажется, что случилось очень многое. Или вам мало? – Л’Аршёвек рассмеялся и, подмигнув, подал монаху знак, чтобы тот подошёл. Когда он приблизился, рыцарь взял его за руку и шепнул на ухо: – У нас для вас поручение, друг Мартен.

Замок Сен-Жан не был ни летней резиденцией, ни зимним дворцом властителя графства Першского. Он был мощной крепостью, выстроенной для войны. Возведённый на вершине горы, как было принято в прежние времена, он господствовал над пятью равнинами страны и над столицей графства, Ножентом-ле-Ротру, и контролировал дороги, ведущие в крупные соседние города, Шартр и Тур. Тому, кто вздумал бы обозревать окрестности с одной из его семи белокаменных башен, удалось бы разглядеть далёкие горизонты английской Нормандии и графства Мэн. Главное здание, квадратная башня, семьдесят два пье в длину, пятьдесят два в ширину и девяносто семь в высоту, была самым внушительным каменным сооружением, которое крестьяне Ножента видели когда-либо в своей жизни. А семь крепостных башен и стены, возведённые прежними сеньорами в неспокойном прошлом веке, только укрепляли в мысли, что графы Першские – самые могущественные в округе. На самом же деле хозяева замка отчаянно боялись нападения, потому и возвели стены толщиной десять пье, а если считать вместе с контрфорсами, так и все пятнадцать.

Посреди крепости был вырыт колодец на случай осады, а вокруг стен – сухой ров глубиной тридцать пье – верная смерть для всякого, кто приблизится к замку с враждебными намерениями.

А такие в прежние времена не переводились. Ясно, что угроза всё ещё была вполне реальной, и когда Ги, рыцарь из гарнизона Суйеров, въехал во двор в сопровождении двух стражников, встретивших его на подъёмном мосту, он увидел, что грумы замачивают невыделанные медвежьи и волчьи шкуры в вёдрах с водой. Потом этими шкурами застелят уязвимую деревянную крышу главной башни, чтобы во время возможной атаки лучники врага не подожгли её горящими стрелами. Вонь от мочёных шкур стояла невыносимая, а от жары она ещё усиливалась. Ги мысленно успокаивал себя: хотя до него доходили слухи о крутом нраве Ротру, сейчас он приехал к нему как союзник и находился под покровительством Суйера, так что бояться было нечего. Впрочем, сказал он себе, Суйеры по сравнению с графом – всё равно что мошка в сравнении с конём, судя по количеству мечей, сложенных в оружейной.

Граф Першский сорвал красную ленточку и развернул письмо. Он бросил взгляд на мелкие вычурные закорючки текста. Затем одним ударом прихлопнул овода и в упор поглядел на гонца. Воин Суйеров, как ни пытался он замереть и затаить дыхание, невольно задрожал крупной дрожью. Ротру удовлетворённо усмехнулся. Такими все и должны являться к нему: запуганными, хнычущими, как груднички, молящими о пощаде. Граф был не столько жесток, сколь предусмотрителен. Чем сильнее страх, тем меньше вероятность нападения. Он встал – приятно лишний раз убедиться, что при каждом твоём движении, собеседник содрогается от ужаса – и подошёл к щиту, висящему на одной из стен зала. Там был изображён его отец, Ротру II Великий: всадник в стальном шлеме, верхом на коне, с обнажённым мечом в левой и щитом в правой руке. Нынешний граф сумел стать более могущественным, чем его родитель: у него было больше замков, он имел земли даже в Англии, его кузен был архиепископом Руанским, а отчимом, Роберт, граф Дрё, – братом короля Франции. Не менее знатной особой была и супруга графа, Матильда Блуаская. И всё равно он знал, что за глаза его называют Ротру III Младшим. Он нахмурился. Виноват ли он, что родился позднее, чем столь неустрашимый воин, не раз имевший случай поразить врагов своим мечом. В войнах, которые ныне вели короли Франции и Англии, Ротру III досталась не слишком почётная роль, что-то вроде хозяина постоялого двора: то Людовик VII просил у него убежища на неделю, а то и того хуже, на месяц, то Генрих II гулял в волю по его владениям. Ротру не нравилось, как расточительно обходился французский король с его пшеницей и прочими запасами, но, в конце концов, граф Блуаский был прямым вассалом Людовика, а его дочь принесла неплохие земли в приданое. Зато уж старый лис Генрих играл с ним, как кошка с мышью, то угрожая отобрать ренту от поместий в Солсбери, то приглашая к своему вечно странствующему двору в Лондон, но неизменно используя его как гонца для передачи посланий королю Франции. И сколь могущественны ни были договаривающиеся стороны, он оставался при них слугой, не имеющим права голоса, подобным тому, что ожидал сейчас его распоряжений. Граф с завистью смотрел на всадника. Придёт день, и тот помчится во главе войска, чтобы сокрушить своих противников. Ротру подошёл к двери, где дожидалась стража:

– Вызовите Варина, – и снова сел, приняв самую величественную позу, какую только смог, дабы потрясти воображение обливающегося потом молодого воина. В это время года графство Першское, поросшее густыми лесами, превращалось во влажную вязкую лужу, и даже воздух казался тяжелее. Толстый кафтан из красной шерсти, в который был одет гонец, не слишком подходил для здешнего климата. Ротру пригубил воды с мятой и мёдом и по-кошачьи облизнулся.

– Жду приказаний, мой господин.

Перед ним стоял Варин Волчий Глаз, сенешаль и командир дружины германцев, выходец из земель Священной Римской Империи. Был он соломенный блондин, длинноволос, как принято у него на родине, ростом выше шести пье, силы неимоверной: ухватив за череп, мог легко поднять одной рукой воина в воздух, а другой – отрубить ему голову любимым своим боевым топором. Ротру слепо доверял ему, а причиной было событие, после которого он и получил своё прозвище. Однажды во время охоты на волчью стаю, державшую в страхе всю округу, один из волков набросился на Ротру и оторвал бы ему руку, если бы Варин со своим топором не пришёл на помощь господину. На миг показалось, что зверь насмерть растерзал воина: его лицо сплошь было залито кровью, так что не поймёшь, жив он ещё или мёртв. Но вскоре стало ясно, что убит не воин, а волк, а верный Варин поплатился глазом: через всё его лицо, через пустую глазницу пролёг розовый шрам, ото лба, через щёку и до шеи. Волчий Глаз прозвали его с тех пор, Ротру ел с ним из одной тарелки, пил из одного бокала и, хотя не прочь был оказать ему и эту высшую почесть, не спал с ним в одной постели только потому, что Матильда возражала: при виде изуродованного лица воина её бросало в дрожь. Что ж, тем лучше: ведь такова и была его миссия, внушать ужас от имени графа. И для этой миссии годился он, как никто другой. Серый шерстяной плащ Варина пошёл нервными волнами. Ротру улыбнулся, довольный. Его волкодаву не терпелось броситься за дичью.

– Следуй за гонцом в его замок. Там переходи в распоряжение Готье Суйерского. Надо поймать одну беглянку. Он скажет, что делать. Постоянно держи меня в курсе, – он взглянул на свои ногти. Они были чёрные, и он вспомнил, что его утончённая супруга морщит нос, когда видит их такими. Надо как-нибудь на днях искупаться.

Варин поклонился и вышел. Воин Суйеров последовал за ним, бледный, как мел.

Ротру III почувствовал себя достойным славы предков. Теперь можно принять эмиссара английского короля.