– Я, наверное, домой пойду. Что-то мне совсем худо.

Он головой мотает, мол, не выдумывай.

А я уже просто хрипеть начал – так мне плохо стало.

Жека меня опять за лоб – хвать. И как завопит на весь зал:

– Да у тебя голова как сковорода – горячая. Может, ты уже того, это?

Тут я его просто пинать начал, чтобы он меня поскорее выпустил, – чуть сам в проход не вывалился. Ну и побежал со всех ног на воздух, а Жека за мной.

– Я, – говорит, – думал, что у тебя лихорадка денге. Хотел скорую вызывать.

– Дурак ты, Жека, – сказал я. – Лихорадка денге только в южных широтах встречается. Нам это на географии рассказывали.

Так мы кино и не досмотрели. А кофту я потом дома в шкаф спрятал и больше ни разу не надевал, хоть Фёкла и просила.

– Сева, ты что там делаешь? – Заколотила в дверь Валюха. Я так испугался, что всю воду из стакана на себя вывернул. Пришлось открывать.

– Я кофту стирал, – зачем-то соврал я, а Валюха так на меня посмотрела, что сразу стало понятно – сто лет мне жить не придется.

Ну и прекрасно, пусть оставит эту несносную кофту себе. Будет ей родовое проклятие.

– Вот что мне с тобой делать? – Валюха неожиданно всхлипнула. – Ты же весь мокрый!

Она чуть ли не в волосы себе вцепилась, демонстрируя отчаяние. Я даже испугался немного – вдруг заплачет? Но Валюха схватила меня за руку и потащила в прихожую. Там стоял огромный стенной шкаф, в который она нырнула с головой и уже через секунду вынырнула обратно с жуткой курткой в руках. Я как глянул на помпоны, сразу понял: наша соседка – прямой потомок викингов. Эти никогда не сдаются!

Ладно помпоны – это еще полбеды. Сама куртка – вот где был ужас. Она оказалась огромной, на несколько размеров больше моего, и к тому же отчаянно женской. Маринкиной.

Кладбище я как-то плохо запомнил. Не успели мы выйти из автобуса, как начался дождь, и всех нас смыло в одну большую лужу. Вот этой печальной лужей мы и поплыли куда-то вверх по дорожке. Под ногами у меня противно чавкало и хлюпало. Я сначала думал, что это грязь, и удивлялся, почему ее не видно. Земля-то была сухая! А потом понял, что чавкает и хлюпает у меня в носу. Просто я так низко опустил голову, что перепутал ее с ногами.

Мы всё шли и шли. А потом вдруг наша лужа резко тормознула, и бабки в платках снова завыли, как тогда в комнате.

– До сих пор не верится, – всхлипнула с ними заодно Валюха. – Был человек – и нет его.

«А что тут такого невероятного? – подумал я. – Мне вот иногда в жизнь не верится. Вдруг это не жизнь, а сон? Ну или там бред какой! А смерть что? Тут всё ясно. Был человек – и нет его. Какие могут быть варианты?»

Я стоял с дядей Колей под зонтом и ненавидел весь белый свет. Из-за этой куртки в первую очередь. Надо было сразу на кофту соглашаться, а не корчить из себя. Подумаешь, жираф! Но и Валюха, конечно, додумалась. Вот зачем так издеваться над человеком? Я же в ней как гном-брадобрей!

Меня прямо затрясло от злости.

– Коля, веди ты его отсюда! – подала голос Валюха. – Он же колотится весь. Еще не дай бог заболеет.

– Пойдем-ка, брат, в автобус. – Дядя Коля дернул меня за помпон.

Я сначала сопротивлялся, мол, не хочу в автобус, мне не холодно, но он уже прямо пихал меня в спину, так что я плюнул и пошел. А смысл там стоять? Ясно же, что Фёкла отчалила на небеса. И возвращаться, как я понял, не собирается.

После кладбища были поминки. Когда мы вернулись домой, там уже накрыли большой стол с разными салатами и бутылками в центре. Все уселись и стали праздновать. Правда, я так и не понял, что именно, – Фёкла ведь не родилась, а умерла. Хорошенький такой повод для веселья.

Я положил себе на тарелку куриную ногу и полез за штору – мне там нравилось. Нога смотрела на меня с тоской и на вкус оказалась такой же – ни о чём. Я не стал доедать.

Дядя Коля сидел возле тумбочки, на которой стоял Фёклин портрет. Он всё смотрел на него и кивал, словно здоровался.

– Эх, Пална, Пална. Так и сгорела. А ведь могла сиять! – Он драматично вздохнул. Ну вылитая Офелия!

Я тут же вспомнил, как Фёкла мне выговаривала:

– Чего стонешь, как Офелия? Жизнь и так не медом мазаная, чтобы лить слезы зазря. Еще наплачешься.

Я тогда потерял свой брелок с драконьим глазом и считал, что моя жизнь вообще закончена. Теперь это казалось несусветной глупостью.

– И всё-таки она была большим человеком, – торжественно провозгласила тетя Валя. – Не каждый так сможет – взять чужого мальчика, да еще одной его поднимать.

– А что с мальком-то будет? – зашептались бабульки. Я как-то сразу понял, что это они обо мне, и выглянул из-за шторы. Мне, конечно, было всё равно, что со мной теперь будет, но мало ли.

– Ну, что будет. – Валюха опустила глаза в пол. – Заберут в учрежде-е-ение.