– Что-то убойное, тогда он скорее поверит и в остальное… – сев по-турецки, я облокотился на ящик.

По правде говоря, шокировать Сталина какими-то фактами, датированными 22 июня и далее, бессмысленно. Не особо подходила и информация о каких-то внешних, международных событиях, которые легко можно было принять за происки разведок буржуазных государств – идеологических противников Союза. Нужно было что-то сугубо личное – такое, что знал только Он или круг наиболее близких Ему людей… К счастью, у меня было кое-что подобное (спасибо, увлечению брата).

– Дай-то бог памяти, что уж там братишка рассказывал про предвоенное времяпровождение Сталина… Гм… – я машинально начал малевать что-то карандашом на бумаге. – Так-так, что же там у него было?

Так я мучил свою память до тех пор, пока в ней не всплыли кое-какие интересные подробности майских и июньских дней жизни товарища Сталина и его близких. «Что уж там брат рассказывал про мемуары охранника вождя… как его там, блин… Власика и еще одного… э-э-э-э… Рыбкина, нет, Рыбина, точно!» Были там несколько анекдотических и просто обычных историй, о которых посторонние не могли знать. Надо было лишь об этом в письме доходчиво рассказать. «Главное, с датами не напутать. Кто там знает, сколько будут эти письма идти? Два, три, четыре дня? А может, их вообще со страху за сутки на стол к вождю доставят?! Короче, мне нужны пара-тройка фактов, которые не особо устареют в течение двух недель».

– Кажется, есть такое… – я потянулся всем телом; тело от долгого сидения в одной позе затекло и ему адски хотелось подвигаться.

Обслюнявив карандаш, я наклонился над своим кривым столом и, подтянув ближе первый тетрадный листок, начал.

«Уважаемый товарищ Сталин, надеюсь, что мое первое письмо дошло до Ваших рук. Я уверен, что у Вас возникли сомнения в достоверности изложенного. В этой связи хочу изложить некоторые факты, которые должны случиться с Вами в самое ближайшее время.

…А 13 июня, когда Вы сядете за стол обедать, обратите внимание на левый, ближний к Вам краешек скатерти. Вы увидите, что ее кончик испачкан красным. Думаю, Вам не составит особого труда выяснить, что это была пролитая при открывании бутылка с Вашим любимым вином.

…Вечером же, когда Вы посетите театр, обратите внимание на то, что один из Ваших личных охранников немного прихрамывает на правую ногу. Он будет, конечно, отнекиваться, что абсолютно здоров и у него ничего не болит. Однако даже легкая пальпация голени покажет, что у него довольно сильный ушиб ноги и ему, скорее всего, нужен будет осмотр грамотного хирурга.

…16 июня около девяти вечера у Вас может резко повыситься давление и закружиться голова. К счастью, это будет не что-то сердечное, а всего лишь недомогание, которое довольно скоро пройдет. Старайтесь в этот момент прилечь и не подвергать себя особым нагрузкам.

Надеюсь, эти приведенные мною примеры Вас, товарищ Сталин, убедят, что к моим словам стоит прислушаться. И поэтому хочу еще раз повторить: 22 июня ровно в 4 часа утра без объявления войны немецкие войска перейдут границу, а самолеты фашистов начнут сбрасывать первые бомбы на наши аэродромы! Прошу Вас, прислушайтесь к этому сообщению, чтобы вновь не повторились страшные разгромные поражения Красной Армии первых месяцев 1941 года».

Высунув от усердия язык, я в конце снова поставил свою подпись – «Посланник». А что, должен же Он знать, от кого идут эти письма? Должен! И это имя ничем не хуже, чем Оракул, Кассандра и прочие.

– Так, надо бы это продублировать на всякий случай… Или нет? Все-таки после первой партии к каждому такому письму должно быть особое отношение. Сто процентов, не должны ничего потерять! – отложив немного затупившийся карандаш, я с наслаждением выгнул спину – затекла. – Кстати, не пропарил ли я своего почтальона?

От этой мысли я чуть не подскочил вверх. Не получилось. С кряхтением распрямив затекшие ноги, я подполз к зеленой стене и отогнул одну из веток.

– Ого, да у меня просто бешеная чуйка! – довольно пробормотал я, разглядывая вышагивавшую по дороге знакомую покачивающую фигуру. – А вон и грузовик отъезжает. Значит, он опять мотался в город на колхозной полуторке с нашим завгаром. Хорошо! Рядом вроде не видно кровожадных энкавэдэшников. Ха-ха-ха.

Несмотря на пробивший меня смех, где-то в моей подкорке все равно сидело и зудело понимание совершаемой ошибки. Не понимать, что такой способ связи в этом времени может быть чреват фатальными последствиями, мог только полный идиот. К счастью, полным идиотом я себя не считал! Просто идиотом вроде тоже…

– Посмотрим, посмотрим, что, землячок, ты нам принес, – я начал лихорадочно собирать все свои материалы: конверты, листки, карандаши – и упаковывать их в специально припасенную тряпицу; эти улики надо было пока спрятать до того момента, как я освобожусь. – Я, надеюсь, не длинный и вооруженный хвост…

К счастью, разговор с Николаем, от которого, как и обычно, пока еще немного попахивало, не принес мне плохих новостей. По его словам, он в точности выполнила все, что я ему сказал. Словом, первая партия писем должна потихоньку ехать по своим адресатам.