Шрифт:
– Собирайтесь в дом.
Люди медленно заходили в избу.
– Смотрите! На пепле следы птичьих лапок!
Старик вылил первую чашу меду на стол.
– Радуйтесь с нами!
И пошла тризна.
А ночью Веснянке приснился сон…
И вдруг поняла, что в лесу никого нет… Никого. Даже леших. Деревья стоят мертвые, и не дозовешься. И тогда в какой-то забытой тоске она закричала: «Бабушка, бабуся!..» И побежала, протянув руки. Где ты? В тоске по этим теплым, мудрым рукам, до боли близким. Ведь никто, никто ее никогда больше не назовет так – Веснянушкой. Лес! Верни мне мою бабушку, мне страшно! И вдруг из леса вышла черная тень. Он был огромный и страшный, но такие жалостливые и добрые глаза… Протянул лапищу к ней. Веснянка прошептала: «Где бабушка? Она ушла в твой лес… верни ее. Она мне все объяснит, только она поможет». Тогда чудище встало на колени и все протягивало лапу… Она от страха схватилась за нее. И вдруг ей стало спокойно, как от бабушкиной руки.
На следующий вечер все собрались на Ярилиной горке. Подходили и из других сел незнакомые люди. У подножия холма лежала большая куча соломы, на ней – всякий сор, старые бороны, битые черепки, наверху торчали сломанные кадки от меда. Старик подошел к гостю.
– Сейчас зажжем священный костер из живого огня 28 . Солнце любит и греет землю, земля рождает дерево, а мы освобождаем из него его тепло.
Как только зашло солнце, люди добыли трением маленький язычок пламени. Старик осторожно поднял его вверх, поднес к куче хвороста. И огонь слабо занялся.
28
О добывании живого огня см.: Рыбаков. С. 32, 34.
– Гори, гори, холод лютый!
Уходи, зима!
Мы отгоним боль, и, если у кого есть какие печали, пусть они тоже сгорят.
Пусть не подойдет зло к нашему дому.
Уйди, все дурное.
Приди к нам, солнышко светлое.
Гори, гори ярче, огонь!
Пламя взметнулось, занялось. И пошел плясать веселый бог, потрескивать.
– Пусть сгорит все старое!
Сломанное колесо полетело в огонь, за ним туда же с треском обрушились старые бороны, зернотерки, горшки. Молодцы, девицы, дети бегали по холму, кто-то останавливался, стараясь попасть в середину костра, чтобы взметнулось больше искр, и когда они ярко разбрызгивались, все радостно вскрикивали. Парни швыряли издали, с размаху, Ярилка раскрутил шест и кинул в костер.
– Вот лешаки, прибьют!
Он подбежал к недовольной бабе, поднял ее вверх на руках.
– Давай и тебя туда!
– Чтоб тебя понесло да бросило! Что я – хламье старое, что ли?
– Ну и шум! – старик присел рядом с гостем. – Того и гляди и нас с тобой туда же закинут. Этот огонь очистит. Смотри, дорогой гость. Жжем его и в честь мертвых.
Парни и девушки, растащив и перекидав всю кучу, затихли и торжественно стали вокруг огня. К костру подошли женщины, поклонились пламени, опустились на колени. И стали лить из чаш в огонь 29 . Пламя вдруг по-особенному вспыхнуло.
29
«Льют мед в пламя», «вызывают души покойников, зажигая вино и лен, по цвету пламени судят о явлении душ». Гоголь И. В. Полное собрание сочинений. М., 1952. Т. IX. С. 425, 426.
– Напиток жизни, мед. Это для тех, кто ушел от нас. Пусть радуются они. Огонь в радость. Он от солнца, все согреет, сожжет и саму смерть.
– Это не радость, – гость стал серьезным. – Не пойму я вас все же. Смерть не радость. Умирать страшно, старик.
– Что же тут страшного? Страшно тому, кто не успел спеть свою песню или у кого душа неспокойна. А если сделал все по-доброму на белом свете, что же бояться вернуться к земле. Ты как цветок – дышал, хоть и отцвел, остались семена. И что-то новое родится, подобное тебе, но другое.
К костру подошли несколько человек и, высоко подкинув вверх, бросили в огонь деревянные ложки, приговаривая:
– Чтоб рожь такой же высокой уродилась!
– Я много объехал краев, старик. И во всех странах люди боятся смерти. Разным верят они богам, иногда я думаю, что многим из страха перед ней.
– Взгляни!
От пива и меда, все освещая, пламя взметнулось ярко. И с двух сторон от костра, разбежавшись, прыгнули навстречу друг другу юноша и девушка, над огнем их руки соприкоснулись, все кругом захлопали. Гость тихо наклонился к старику:
– Не страшно тебе все это оставить, старик? Я прожил много, я тоже уж пожил. А только вот… цветы, женский шепот и дыханье, блеск костра… жалко, что это уйдет.
– А после нас будет жизнь или нет, как ты думаешь? Где ты был, когда это столько раз уже рождалось, как зерно в земле? Ты ведь часть этого, добрый человек, мы все дети земли и солнца – и травы, и люди. Страшно было б, если б это все: песни, и шепот, и костры, и цветы – все исчезло с тобой.
– Но ведь ничего… Не дышать, не целовать, не смеяться, старик, ничего!
– Мы слишком любим жизнь, друг, чтобы бояться ее потерять. Боятся ее потерять лишь скупые… Если ты дышал, любил, радовался, жил по закону солнца, до конца выпил ее напиток – что ж тут страшного? А вот если ты не долюбил или кого обидел, – так и горько умирать.
А костер вновь вспыхнул высоко, почти до сосен. Парни, девушки, взявшись за руки, кружились вокруг него:
Солнышко, тебе песнь споем,
Красное, тебе песнь споем,