Шрифт:
– Пора, иди, девочка моя, ты совсем выросла. Выйди завтра на заветный холм рано-рано, положи хлеб и жди. Тебе уже пора услышать землю 11 .
Снег продавливался; изредка она проваливалась, а под ним оказывалась талая вода. Он посерел, затвердел сверху, но чувствовалось, как внутри журчит и, быть может, уже впитывается в потеплевшую землю. Веснянка пошла по берегу реки. Вдруг раздался лопающийся звук, будто кто-то освобожденно вздохнул, подо льдом что-то шевелилось. На глаза ей попались ветки, черные, распухшие, ей захотелось их погладить, и она ощутила, как под шершавой корой болезненно двигаются, набухают соки, рвутся к почкам. У подножия холма она остановилась. Тепло, надышанное живым, обволакивало холм тонким, тихим туманом.
11
Древняя жертва оживающей земле и весне сохранилась в следующем обычае. «Как только станет сходить снег, бабы начинают раскладывать свои точи. На них они кладут кусочки пирога или хлеба, оставляют эти кусочки на всю ночь и приговаривают: «Вот тебе, весна-матушка!» (Сахаров. Т. 2. С. 50, Афанасьев. Т. П. С. 690; Этнографическое обозрение. 1891. №4. С. 187; Аничков. Ч. I. С. 140.)
Где же весна? Может быть близко? Говорили, должна она прийти, попробовать твой хлеб. Раскроет в земле тайную глубь, тронет сок в деревьях, позовет из тьмы черной травы. Будет разговаривать, будить землю. И очнется в той ее сила.
Веснянка поднялась на вершину, к проталине. Положила хлеб там, где появились первые ростки… И, ощутив тревожное затишье, поклонилась в пояс.
– Весна-красна, приходи к нам скорее.
Ей показалось, что напряженно, в ожидании вытянутые ветви вздрогнули в ответ, а корни напряглись под землей. Тихо дымилось журчание родника. Ветки тянулись томяще. Тревожно заклубился туман… И когда она почувствовала, что ожидание становится невыносимым, – отступила с холма. Весна-красна любит приходить в мир и к людям незаметно.
Утром она проснулась до восхода солнца и побежала к проталине.
Ветки уже ожили, осветлели, будто кто подул на них зеленеюще-розовым облаком. И от этого все окутала затихшая теплота… В озерце отражаются березы. Красоту подвесеннюю не в силах описать человеческие слова, разве что песня. А у деревьев болели почки, тяжело и тревожно бродили в них соки, и первые злаки шевельнулись в земле. И Веснянка услышала.
Голоса земли были глубокими и тайными…
Она стояла тихо. Солнце поднялось высоко.
Вдруг из леса на холм выскочил заяц, за ним в чаще зашевелилось, и на опушке появился огромный волк. Он оскалил зубы. Девушка смело шагнула к нему. Он тихо, злобно зарычал.
– Ты ведь хороший, серый волк. Ты просто чаще рыщешь ночью и не знаешь солнца… Ты красивый. У тебя такие могучие лапы и смелые глаза, только немного злые.
Зверь изогнулся, прыгнул в ее сторону. Тут из леса раздался свист, чуть-чуть не допрыгнув до девушки, волк повернулся и исчез.
Веснянка дрожала, лишь что-то случайное спасло ее. Ночной зверь из темного леса не знал их языка. Неужели добро и солнце не так всесильны, как ей говорили?
Он теперь бежал в чащу. Ему было душно, страшно. Волк, волк. И застонал, ему захотелось оскалиться…
Веснянка так пристально смотрела на лес, что не заметила, как к ней подошел отец.
– Теперь пора. Созови, дочка, всех, да позвончее. Спляшите так, чтобы земля разбередилась и ей жарко стало. Помогите солнцу, пусть от вашего топота все цветы и травы повылезают 12 .
Веснянка побежала с холма вниз, к деревне, и запела о том, что только что услышала у ожившей земли. Девичьи голоса подхватили припев:
12
Праздник первого цветка. «У германцев тот, кто усматривает первую фиалку, спешил объявить о том мирской общине; целая деревня сбегалась на указанное место, найденный цветок поднимали на шест, танцевали вокруг него, резвились и пели веселые песни. Подобно тому в южной России радуются появлению голубого ряста (scilla bifolia), одного из первых весенних цветов. На Украине, собираясь на полях, поселяне начинают скакать и причитывать: топчу, топчу ряст! дай, боже, потоптати и того року дождати!» (Афанасьев. Т. III. С. 684.) См. также: Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Весенние праздники. М. 1977. С. 150.
Собирайтесь, девушки, собирайтесь, красные.
Теперь нам воля – воля-переволя
Ходить, гулять, скакать, плясать.
Теперь нам воля – воля-переволя
Скакать, плясать, в ладони бить.
Бортник подошел к старику:
– Сейчас все сбегутся из разных сел, из разных мест.
– Первый хоровод, Бортята. Девки верят – коли не попляшешь, снег не сойдет. Чем веселее и гульливее, тем лучше, сам знаешь.
– Да, старики говаривали, кому не нравится ни радость, ни утешение, тот не любим и сам вовсе не любил.
Они пошли к подножию холма, к ним подошла женщина и протянула особые хлебцы 13 .
– Зерно из последнего снопа запечь не забыли?
– Что ты, Добрита.
– Так разносите всем.
– И я пойду, пора и мне, – проговорил бортник.
– Опять за своим медом? – кричала вслед ему голосистая баба, уперев руки в боки. – Говорят, ты его не только в избе, но и в лесу запрятал? Где это? Уж не в дуплах ли? Подумаешь, велика ценность! Какое сокровище! Русалок приворожить хочешь? Да на тебя ни одна лешачиха и не посмотрит.
13
О выпечке ритуальных хлебов, печений и кушаний на земледельческие праздники см., например: Рыбаков. С. 36, 175—180; Соколова. С. 146— 148; Календарные обычаи… Весенние праздники; Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Летне-осенние праздники. М., 1978 и др. О символике праздников см.: Иванов, Топоров. С. 243-254.
– Ничего ты не понимаешь! У меня такой мед, что после него даже и тебе целоваться захочется.
– И бортник подмигнул, да так, что все лицо его скривилось.
На холме взад-вперед бегали дети, топча и тревожа землю. От того сползал снег, журча ручьями, обнажая мокрую и теплую Ярилину горку.
– Хорошо бы еще меду на праздник.
– А где Бортята, куда пошел Бортята? Хмельная голова кругами вела его к лесу.
– Отойти-ка к лесу, – проваливаясь в талый снег, бортник прислонился к дереву, – тут покойнее. Глупая баба. Мой мед… у меня такой мед, что от одного глотка – ну все сразу видишь, все понимаешь. Воткак выпьешь… Хорошо здесь. Что это со мной?