Людмила понятливо кивнула головой, давая понять, что это место теперь ей знакомо.

– Если по пути, то почему не оказать уважение к женщине? Не подвезти ее дочь к юрте?.. А самого сомнение берет. Помню, баранов рядом с пасекой никто не пас. И юрты не было. Ну, думаю, возможно, недавно пригнали отару. Как отказать? Не поймут. Закон такой, просят помочь, значит, помогать надо. Так принято. Согласился.

Завел свой любимый мотоцикл «Восход», черный, блестящий, привык к нему, десять лошадиных сил. Если один на нем едешь, то даже через крутой бархан перескочить можно, а если забуксовал, то спрыгнул с него, держишься за руль, газуешь, и, заведенный, он сам из песка вылезет, и опять на него на ходу сядешь и дальше едешь. Легкий мотоцикл, удобный.

Казашка апа садится на заднее сиденье, едем через поселок к ее дому. А в совхозе дома добротные, двухквартирные, с большими окнами, построены по единому проекту для всех совхозов страны. А вот заборы невысокие. Проволоку между столбиков в три ряда натянули, а меж ней вставлены стволики кустарников. Такая изгородь долго служит.

Привез женщину к дому, она пошла за дочкой.

Вижу, что соседи из окон за нами наблюдают, из-за штор выглядывают маковки маленьких детских голов, большие взрослых и стариков.

Апа выходит из дома, за ней молоденькая девушка лет семнадцати. А такая красивая!.. Мамка у нее красавица, а эта юная, как картинка!.. Залюбовался ей, она улыбается, поздоровалась, словно мы с ней сто лет знакомы. Легко, словно черная лебедушка вспорхнула, села позади меня на сиденье, я завел мотоцикл, едем через поселок, она наклонилась к моему уху и что-то говорит, говорит, говорит, и так щебечет мило, словно мы с ней давно не то что знакомы, а влюблены друг в друга. Мне это странным показалось, обычно так себя незнакомые девушки не ведут, скромница первой не заговорит с мужчиной. Ну, думаю, понравился девчушке. Мать познакомить решила, вот и устроила этот спектакль, а, думаю, отвезу ее к родне, и на этом точку надо ставить, больше не соглашаться на такие предложения и никого не возить. Азия, дело тонкое.

В степи набрал скорость, девушка прижалась, обняла меня за грудь, и я вдруг спиной почувствовал ее пузочко, оно чуть-чуть выпирает!.. У меня пот на лбу выступил, так прошибло, словно в меня пуля влетела!.. «Беременная!.. Вот это влип так влип!.. Девчонка нагуляла ребеночка с каким-нибудь наркоманом казахом, есть такой в ауле, при встрече всякий раз на меня со скрытой ненавистью глядит. А мать казашка придумала, как грех дочери прикрыть и на меня свалить вину, – вот, мол, твой ребенок!.. Забирай кызымочку в жены, а не то убьют!

Иглы верблюжьих колючек впиваются в пальцы ног. Зной градусов под тридцать. Отъехали километр, аул скрылся из виду, до стойбища осталось еще столько же, и тут девчушка со всей злости кричит мне в ухо: «Хватит!.. Дальше не надо! Домой вези!..».

Я так обрадовался, словно тяжкий груз с плеч свалился! Развернулся, подвез девушку к калитке ее дома, а ее опять словно подменили, она счастливая, мило улыбается, что-то говорит мне на ухо!..

Вышла мать, улыбается с ехидцей, мило благодарит, апа счастлива!

Вижу, из окна дома соседи наблюдают, они свидетели, что встреча прошла мило, теперь я зять для казашки, а она мне мама! «В степь красавицу возил?! Возил!.. Карабчил? Карабчил! Значит, и свадьба будет на весь аул!.. Пир! Той, по казахскому обычаю!»

По душе в предчувствии беды заскребли когтями кошки…

На другой день еду я на мотоцикле с пасеки в аул, а в этом месте, где мы сейчас остановились, у дороги в объезд затяжного бархана затаились молодые казахи в зарослях саксаула и тамарикса, каждый за кустом, чтобы не так заметно было. Парней десять, лет семнадцати и старше. Наркомана я узнал, он самый высокий!..

Мелькнуло: «Поджидают!.. Свадьбы не будет!.. Убьют!»

Участковый милиционер в беседе как-то сказал, предупреждая, что убили одного тут за аулом, а виновного не нашли.

Включив прямую, самую сильную, вторую передачу, дав полный газ, стал быстро-быстро вилять зигзагами меж кустов по пересохшей земле, отъезжать в сторону от этой компании.

В меня полетели обломки кирпичей, темно-красные с острыми углами, один пролетел перед лицом, другой над головой.

Переключаю на первую скорость. Торможу.

Пролетели возле рук. У ноги!

Кручу рукоятку газа до отказа, колесо рвет песчаную землю. Переднее колесо поднимается, мотоцикл рвет с места и набирает скорость.

Кирпич попал в выхлопную трубу.

Включаю вторую передачу и газую! Резко торможу.

Кирпич попал в сиденье и отскочил в сторону.

Газую, набираю скорость. Виляю мотоциклом то в одну сторону, то, изменив скорость, в другую.

Кирпичи летят рядом с ухом: сбоку справа, слева…

Я стал удаляться от парней, а кирпичи не долетать. Оторвался! Ни один обломок меня не задел. Мотоцикл спас. – Виталий показал рукой на заросли кустарника тамарикса, саксаула, песчаной акации. – А так бы забили кирпичами и зарыли в песок!.. Нескоро бы хватились. И не нашли бы. Свидетелей нет. И лесники промолчат и вряд ли пойдут искать. Они меня в первый же год по приезде хотели выжить из лесничества. Закон у казахов такой есть: что бы ни происходило, если он даже свидетель, он ничего не видел, не слышал, не знает. Мен бельмейн. Я ничего не знаю. И русские так живут. Я много раз прокручивал в памяти этот эпизод. Понял, почему засаду устроили, кому надо меня из лесничества выдавить. И решил, что теперь уж точно из аула надо уезжать, в это лесничество на работу не возвращаться. Так что рощу из липы, акации, дуба и сад из яблонь и черешни на берегу реки Балатопарки мне теперь не посадить. Не успел.