— Вы, товарищ, с Карельского? С шестой заставы там никого не знаете?

Лицо Синюхина расплылось:

— Шестых застав много, в каждом отряде есть. Я сам с шестой, отряда полковника Усаченко, — доложил он и поднес руку к козырьку.

Живые глаза девушки заблестели:

— Так вы… наверное, лейтенанта Марина знаете?

— А то как же! — гордо пробасил Синюхин. — Мой начальник! — Эта девушка ему очень понравилась: глаза внимательные, лицо выразительное, простая, видно, хорошая…

А Зоя, с интересом рассматривавшая Синюхина, вдруг сказала:

— А ведь я вас знаю!

— Ну-у! — удивился Синюхин.

— Вот откуда я вас знаю: лейтенант Марин мне несколько раз писал, что есть у них такой могучий пограничник — Синюхин. Писал и про то, как хорошо вы за ним ухаживали, когда он раненый возвращался на заставу. Долго я ничего не знала о нем… Потом в наш полевой госпиталь привезли раненых. Марин отказался остаться на лечение и после перевязки уехал… Вы даже не представляете, как мне было обидно тогда, — уже тихо сказала Зоя, — ведь я в том госпитале работала, где ему перевязку делали… Я только что сменилась с дежурства и ничего не знала…

Синюхин с недоумением поглядел на нее.

— И не только не видела его, а считала, что и в живых его нет, — слезы показались в уголках ее глаз.

— Скажи пожалуйста! — Синюхин сокрушенно покачал головой.

В тамбур вагона вошел раненый, неуверенно поставил ногу на ступеньку.

— Осторожней, — подбежала к нему Зоя. — Давайте-ка я вам помогу. Куда это вы собрались? Ведь поезд пойдет скоро.

— Подышать, сестричка, вольным воздухом захотелось, — улыбнулся раненый. — Я здесь только возле вагона поброжу.

Зоя помогла ему спуститься.

— Скользко очень, не упадите, — проводила она его взглядом. — Состав формировался в тылу, — пояснила она Синюхину, — сейчас направляется в Москву, несколько больных везем на консультацию.

«Видать, очень хорошая, — подумал Синюхин, и как раз под пару нашему лейтенанту. Про все это я ему доложу».

И в санитарном поезде и в госпитале Зоя была общей любимицей. Даже ночью, не в свое дежурство, приходила к тяжелораненым. Она привлекала к себе спокойствием, внимательностью, какой-то трогательной заботой, с которой выхаживала даже самых безнадежных. Вчера, в Горьком, куда уже совсем под вечер пришел санитарный поезд, Зоя встретилась с одним из своих знакомых. В буфете — она побежала с другими сестрами за папиросами для раненых — столкнулась с высоким человеком на костылях. Обескровленное лицо, ввалившиеся глаза говорили о только что перенесенном тяжелом ранении. Рядом стояла молодая женщина в деревенском полушубке. Увидев Зою, раненый сделал к ней движение и чуть не упал.

— Зоя Михайловна! — хрипло крикнул он, протискиваясь к буфету. — Не узнаете?

— Шебанцев! — воскликнула Зоя. Вспомнились долгие ночи у постели умирающего, слезы от бессилия помочь ему, страх, когда он впадал в забытье, — все припомнилось. Да, это он, Василий Шебанцев, стоял перед ней. Один из многих «безнадежных», прошедших через ее палату.

— Выходили меня, спасли! — взволнованно говорил Шебанцев.

— Четверым ребятам отца вернули, — добавила женщина, гладя рукав Зоиного ватника.

— Не я — доктора.

— Кабы не ваша забота, Зоя Михайловна, не выжить бы мне…

Почему-то эта сцена неожиданно всплыла в памяти.

…Зоя, чуть склонив голову набок, снизу вверх взглянула на Синюхина. Он достал кисет с табаком и не спеша закурил, лицо его было очень спокойным.

— А вы как сюда попали? — спросила Зоя.

— Я в госпитале… Отсюда до него километров семь. — Завтра на комиссию, да и на фронт.

— На Карельский?! Наверное, увидите лейтенанта Марина?

Синюхин замялся:

— Думаю под Москву… Ну, сами знаете, наше дело солдатское — куда пошлют! А вы где же теперь?

— Была ранена, а сейчас с этим санитарным до Москвы, получила назначение на курсы усовершенствования медицинских сестер. В этом поезде раненых немного, их в Москве оставят, а поезд пойдет на фронт.

Синюхин оглядел Зою:

— Трудно вам будет, слабенькая вы…

— Ничего, поправлюсь, — Зоя улыбнулась. — А кому сейчас легко? — Она пожала плечами. — Мама мне из Сибири пишет — там с эвакуированным заводом — работают они дни и ночи, забыли, что такое отдых.

— А ранение у вас какое было? — задал Синюхин вопрос и пояснил: — Это я на случай спрашиваю, ежели придется товарища лейтенанта повидать.

— Ранение у меня тяжелое было, в брюшную полость. — Зоя опять подняла голову и взглянула на Синюхина: — Я все-таки напишу письмо, хоть коротенькое. Если не попадете на Карельский, опустите в почтовый ящик.

— Что ж, напишите, я обожду.

Зоя поднялась в вагон. Синюхин подошел к прогуливающемуся по перрону раненому.

— Это зачем же вас в Москву везут?