«Надолго ли разлука? Увидимся ли? — мелькнула мысль, и сердце сжалось от бессилия что-либо изменить. — Если бы не маленький сын…»

Как все изменилось за такой короткий срок. Была счастливая, радостная семья. И будущее казалось ясным, светлым… Изломано все, но уничтожить, растоптать — этого врагу не удастся. Из каждого села, из каждой самой маленькой деревушки мужчины, женщины, девушки ушли в Красную Армию, в партизанские отряды. Тяжело. Гнетет, давит. Нерадостные вести приходят с фронта — все новые и новые районы родной советской земли захватывают фашистские войска.

Найдет свое место в борьбе с врагом и он, Андрей Топпоев. Вспомнил, как утвердилось решение организовать партизанский отряд.

Топпоев еще раз пришел в райком партии. В кабинете секретаря было людно. Подумав, что идет совещание, Андрей решил подождать в соседней комнате. В щель неплотно прикрытой двери он увидел Сашу. Она стояла сосредоточенная, сдвинув брови. Кто-то захлопнул дверь. Послышались голоса, из них выделялись звонкий — Саши и глуховатый секретаря райкома. Через несколько минут вместе с Сашей вышел заведующий районо.

— Андрей, — подошла Саша к мужу, — нам приказано немедленно эвакуировать школьников и с ними уехать.

— Да, я уже знаю, — торопливо откликнулся Топпоев.

— А я уже хотел посылать за тобой, — показался в дверях секретарь райкома. Проходи, — и когда они вошли в кабинет, тихо спросил: — Место для базы выбрал?

— Да.

— Бери с собой Захара Семеновича Пегоева, он старый член партии, человек вполне надежный. С ним перевезешь оружие и боеприпасы. Всю работу проделайте ночью.

— Ясно.

— Жену отправляй обязательно, у вас ребенок… Действуй. Машину возьми в райсоюзе. Почаще заходи, если будут какие неполадки — вместе разберем и поправим.

В тот же день Топпоев выбрал место для базы. За две ночи перебросили туда приготовленные запасы.

Саша не удерживала мужа — иначе он поступить не мог. Она и сама ушла бы с ним, но на руках у нее был маленький сын… Узнав вчера об эвакуации своего села, Андрей пришел проводить жену и сына. Хоть и покидали обжитые с детства места, но не верили, что враг придет в родные Паданы…

Пароход отплывал очень медленно. Андрей стоял неподвижно, глядя на удаляющийся буксир, потом опустив голову, побрел к дому. Обернувшись, сорвал фуражку, помахал ею в последний раз.

Через час он ехал на велосипеде в свой партизанский отряд.

Бабушка Лукерья первая на пароходе заметила выбежавших на гору фашистских солдат. Было хорошо видно, как по команде офицера солдаты выкатили орудие, установили минометы.

— Самый полный вперед! — крикнул капитан, наклоняясь к машинному телеграфу, хотя и знал: перегруженный буксир не в состоянии увеличить ход.

«Хорошо, что своих школьников я эвакуировала раньше», — облегченно подумала Саша.

Матери, не сводя глаз с орудия, дрожа, прижимали к себе детей.

Раздался первый залп, над буксиром с воем и свистом пролетели снаряды и мины. Невдалеке, с отрывистым гулом, вздыбился высокий фонтан. В наступившей тишине звонко прозвучал детский голос:

— Мамочка, куда они стреляют?

Словно в ответ снова послышался пронзительный вой. Мина разорвалась на корме. Крик, стоны, детский плач слились с треском новых разрывов.

Обезумевшие люди заметались по тесной палубе. Одни прыгали в воду, надеясь добраться вплавь до ближайшего небольшого островка. Другие, прикрывая собой детей, тут же падали, сраженные осколками.

Бабушка Лукерья, подняв кверху руки с узловатыми пальцами, грозила врагам, повторяя:

— Что вы делаете? Ведь здесь дети! Что вы делаете?!

Осколок снаряда пробил ее седую голову. Пронзительный крик Игоря прорезал воздух.

Высокая простоволосая женщина с искаженным от ужаса лицом, протягивая к капитанскому мостику мертвого ребенка, шептала:

— Что же это такое? Что же это? — Но капитан не слышал ее. Убитый одним из первых, он тяжело повис на перилах мостика, залив трап своей кровью.

Когда начался обстрел, Саша решила добраться вплавь до островка. Прикрывая сына, она стала ползком пробираться к борту, припадая к палубе при каждом новом завывании мины. За себя она не боялась, но сейчас с нею был сын…

— Только бы тебя не ранило! Только бы тебя не ранило! — шептала она.

Ребенок, вначале громко плакавший, услышав топот матери, замолчал. С дрожащими слезинками на лице он стал ловить ее за щеки, как только она прижимала его к себе. Он даже смеялся, и этот смех волновал ее сильнее, чем крики и стоны, наполнявшие воздух.