— А почему бы и нет? — ответил Жак. — Я никогда не боялся смотреть правде в глаза. Ты мне нравишься, что тебе хорошо известно, и я тебе нравлюсь. Этому не может препятствовать даже то, что ты помешана на своем муже.

— Я не помешана на муже! — воскликнула Сэнди. — Вы не поняли.

— А ты не хотела, чтобы я понял. — (Это было так верно, что она не смогла возразить.) — В Нью-Йорке у меня было желание задушить тебя на месте, ты меня действительно вывела из себя, — продолжал Жак, — поведав мне, что ты подозревала, пока мы проводили вместе вечера. — Он остановился, чтобы перевести дух. — И это после того, что я рассказал про Жаклин! Ведь я не открывался до сих пор ни одной живой душе! С тех пор как ты уехала из Франции, — Жак говорил без остановки, — я не находил себе места. Придумал деловую поездку в Штаты… только ради того, чтобы побыть с тобой. Но ты меня предала. Может, это и не так, но я так думал. Вернувшись домой, я понял, что снова подгонял тебя, давил на тебя. А между тем нам было так хорошо вдвоем. Тебе понравились наши вечера в Нью-Йорке? — спросил Жак мягко.

— Вы же знаете, что понравились.

— Ты заметила, как я был сдержан? Вежливые поцелуйчики при расставании, никаких объятий. Сам не мог поверить, что это я, Жак Шалье, который тридцать шесть лет был совсем другим! — Он мягко посмеивался над собой, но Сэнди понимала, что тогда ему было нелегко. — Я решил продолжать ту же линию, то есть проявлять терпение. Да черт подери, у меня и не было другого выхода! Подожду, решил я, пока она приедет навестить Энн, и продолжу метод работы «в лайковых перчатках». Казалось бы, чего проще?

— Жак…

— Но ты, оказывается, совсем не простая женщина. — Теперь он метнул на нее гневный взгляд. — Что же именно ты так ненавидишь во мне?

— Не могу сказать, что я вас ненавижу. — Сердце ее застучало молотом.

— Значит, с людьми, к которым ты хорошо относишься, ты обращаешься вот так, как со мной?

Сэнди не успела ответить: красавец автомобиль уже скользнул во двор усадьбы. Жак пошел впереди, торопясь войти в дом прежде, чем гуси устроят сцену: будут изображать негодование по поводу того, что им помешали спать.

— Я хочу вернуться назад, Жак.

— Не выйдет. — Он повернулся к ней, стоя посреди гостиной, и медленно оглядел ее с головы до ног. — А ты похудела. — Подойдя вплотную, он оглядел ее снова. — Почему же ты похудела? Честно говоря, у тебя и раньше не было лишнего веса.

— Огромное спасибо. — Его ирония спасла ее от слез, готовых пролиться из-за того, что она снова оказалась в уютном доме, где уже не чаяла побывать. — А как насчет вас? Вы все в том же идеальном весе?

— Да, черт меня возьми. — Он улыбался, а она не могла выжать из себя улыбку.

— Вы отвратительно вели себя в больнице в то утро, когда родилась Эмилия. Просто отвратительно.

— Знаешь, это от страха, — сказал Жак просто, без рисовки. — Не веришь? Трудно поверить, услышав это от такого человека, как я. Ты думала, я толстокожий? Ей-Богу, входя в ту палату, я дрожал от страха. Какая-то часть меня жаждала послать всех к черту, схватить тебя в объятия и заставить… да, заставить полюбить меня. Однако разум напоминал, что я должен следовать по намеченному пути, то есть действовать медленно, но верно. Впрочем, я… — Он провел рукой по волосам и продолжил:

— Черт возьми, я мог бы рассказывать об этом всю ночь, но какой смысл? Впервые в жизни я не владел ситуацией, я не знал, что делать, как быть. Мне предстояла поездка в Париж на следующее утро, и намеченную важную деловую встречу я не мог отменить. Поэтому я написал письмо, где указал номер телефона в отеле, и попросил мать передать его тебе.

— Но я же не знала.

— А если бы знала — позвонила бы? — Он спросил это очень тихо, глядя ей прямо в глаза. — Позвонила бы, Сэнди?

— Ну… — Прекратив игру «в гляделки», Сэнди рухнула в кресло. — Я думала, что…

— Я знаю, что ты думала. — Он сказал это жестко, глядя сверху вниз на ее склоненную голову.

Волосы Сэнди сияли в свете расставленных в комнате ламп, как расплавленное золото. — В то утро, когда я уезжал из Нью-Йорка, ты совершенно ясно дала понять, за кого меня принимаешь. Однако я надеялся, ты поймешь, что ошиблась в отношении… Моники. И остальное тоже поймешь. Согласен, Моника — красивая, чувственная женщина, — сказал Жак, заглянув в глаза Сэнди, — однако безмерно избалованная, тщеславная, эгоистичная и пустая. Она раздражает. Можно не продолжать? — саркастически спросил он.

— Но у вас с ней такие хорошие отношения, — неуверенно возразила Сэнди.

— Ее родители — лучшие друзья моих родителей, что же мне — избегать ее? Мадам Лемэр, ее мать, уже много лет пытается нас поженить, но сама Моника знает, как я к ней отношусь. Довольно часто я ставлю ее на место; ей как раз и нужен человек, умеющий ее приструнить. Впрочем, дальше этого не идет.

Вот потому-то вы еще более желанны для Моники, подумала Сэнди. Красотка модель знает, что, где бы она ни появилась, все мужчины будут у ее ног, а этот единственный, слепой и глухой к ее чарам, сводит ее с ума.