– Ужас-то какой, – глухо проговорила девушка, необычно акцентировав при этом букву «с». Она тихонько протянула руку и положила склянку с каплями в ладонь Жени. – Держи. Они одноразовые. Похожие медикаменты нельзя принимать чаще, чем раз в два дня, имей это ввиду. Выливаешь пузырёк в стакан воды и выпиваешь. На пустой или полный желудок – не имеет значения.

– Хорошо, спасибо.

– А теперь стишок расскажи.

– Что?

– Ну это своего рода оплата. Так надо.

Женя вспомнил дни в больнице:

– Солнце светит на ебало,

Чтоб оно не остывало,

Как малиновый пиро-ог…

– Достаточно, – перебила его девушка, рассмеявшись. – Хорошего дня тебе.

– И тебе.

И тут Пират впал в ступор. Не этими же словами с ним попрощалась художница в ботаническом саду?

Совпадение ли? Случайны ли вообще эти встречи? Может быть, попав в этот мир, Женя, сам того не ведая, запустил какой-то таинственный механизм, загадочную цепочку событий, скованную кем-то заранее? И пока эти вопросы неистово рвались за пределы черепной коробки Жени, он положил капли в карман, дёрнул дверь на себя и покинул аптеку.

– Хм-м, калпи скорбного дня…

Женя, подкатив штаны, снял носки и пошёл по песку босиком. Прохладноватый хруст под пятками сопровождал путь от конца последней тропинки до пенистой линии залива. Ветер уносил далеко крики чаек и людей, которые повышали голос не в злости, но в стремлении пересилить свист прозрачных вихрей и серых волн. Небо – почти белое, из одной палитры с северными водами.

На краю берега, где песок ещё не был влажным, но море уже было достаточно близко, Женя стянул с себя свитер, оставшись в одной футболке. Расстелил его на земле и присел. Вытащив из кармана капли, он немного повертел их в руках. Запить было нечем. Вода в заливе с виду казалась недостаточно чистой.

«Настоящие пираты не боятся крепкого пойла», – подумал он, повернул крышечку и залпом выпил содержимое склянки.

Пять минут не происходило ничего, но на шестой – будто по голове подушкой ударили. Море поплыло в разные стороны, сжимаясь и расширяясь. Берег полез на небо, облака и чайки запульсировали. Бегавшие рядом дети оставляли после себя цветные следы. Сидеть было тяжело: голова тянула Пирата к земле, и тот, решив не сопротивляться, рухнул прямо на песок. Контуров просто не было: всё смешалось. Женя закрыл глаза. Невероятно, но по ту сторону век мир был совершенно другой: чёткий, ровный. С трудом моргнул – и снова размытый морской пейзаж сменился ясной картиной маленького городка в средней полосе России. Железная дорога. Старые выкрашенные голубой краской ворота с большими алыми буквами. Безнадёжное место, где ничего не меняется годами. Ветхое здание из серого камня. Морг при областной больнице.

Врачи из разных отделений столпились над одним столом. Скальпель ровной полосой прошёл от бедра к колену. Доктора что-то обсуждали между собой, но Женя едва ли понимал все эти сложные медицинские термины. Ему был противен этот интерес к его собственному телу. Будто бы он всегда был препаратом – и никогда человеком. Потом привели группу из человек двадцати студентов, большинство из которых мало волновала редкая мышечная атрофия. Преподаватель бегал вокруг стола с пинцетом и, блестя потным лбом, выглядывавшим из-под шапочки, тыкал то в одно сухожилие, то в другое.

Женя прикованным взглядом смотрел на тело, которое некогда было его собственным. Теперь оно казалось более чем мёртвым: жёлто-синее, вязкое истощение въелось в лицо, которое он каждый день видел в зеркале. А ещё эти зеваки толпятся здесь, тупо уставившись на него и не видя за диагнозом человека, который совсем недавно был ещё жив.

К счастью для Жени, картинка внезапно сменилась, закрутившись в воронку, как вода в ванной. Теперь его взору предстало кладбище. Чёрная мокрая земля, впитавшая в себя то, что пару дней назад было снегом. Необычайно солнечный день для конца декабря. Тёплый и грязный. В это место не ездил общественный транспорт, да и на собственной машине добраться туда было нелегко. Старое, Богом забытое кладбище. Во всю эту слякоть явно не вписывались люди, собравшиеся вокруг ямы между сгрудившимися надгробиями. Даже в скорбных чёрных одеждах они казались яркими: парень с татуировками на запястьях, выглядывавшими из под куртки, девчонка в кожанке с огромным количеством металлических запонок, еще одна девушка – с синими волосами… Неформалы. Люди, некогда культивировавшие смерть, впервые столкнулись с ней вживую. Высмеивать-то её не страшно, а видеть собственными глазами..? Удивительно, не правда ли? Мертвец на эскизе для тату, обвешанный цветными кишками, по которым ползают улыбчивые опарыши, выглядит привлекательно для них, а чистенький бледно-синий друг, лежащий в могиле – нет?

Но сейчас Жене не хотелось осуждать их, потому как все лица, которые он видел, были преисполнены глубочайшей скорбью. Казалось бы, все знали, что он был болен. И всё же они не могли смириться с фактом. Был друг – и канул в небытие. Жене хотелось закричать: «Э-эй, ребят, не печальтесь вы так, я попал в классное место! Смерть – не значит конец! Не бойтесь её! Не грустите из-за меня…» Но губы сковала свинцовая печать молчания. В этой картине он был всего лишь наблюдателем.

Один из жениных родственников прочёл над гробом просто сногсшибательную религиозную речь, после которой у самого Жени возникла одна только мысль: «Какого чёрта, мудила?» Но обиды не было: Пират смеялся в лицо этой посмертной неприязни, подавив где-то внутри нотку вечно грустной мелодии и беспричинного сожаления.

«Если они все пришли сюда, значит они действительно скучают по мне», – подумал Женя. Смешанное чувство одолевало его: с одной стороны он был заражён всеобщим горестным настроем, а с другой – рад вновь увидеть столько близких ему людей. Они были здесь вместе. Все, кто был ему дорог, такие разные, уместились на двух-трёх десятках квадратных метров. Сквозь скорбные речи друзей Женя впитывал, запоминал движения их рук и ног, следил за каждым вздохом, каждым брошенным взглядом. Он рассматривал шрам за ухом у парня из соседнего двора, считал малюсенькие родинки на щеках девочки из колледжа… Последнее, что он успел – взглянуть в морщинистые глаза отца. Казалось, забылись все ссоры, драки, вся грязь и ругань. Теперь, со стороны, Женя видел в его взгляде осознанность.