– Ну смотрите, куда это годится. – Слышится гневная тирада. – Заключили договор с каким-то немцем Фогелем. Аптекарем. Платим просто золотыми рублями. А кто этот Фогель. Да шарлатан, обещает лечить посредством растирания каких-то камешков по коже тела. И, мол, от этого идёт омоложение организма, в чём очень нуждается особенно руководящий состав партии и правительства. Да вот и нет! – закричал вдруг Наркомздрав товарищ Дружинин Карл Казимирович, эстонец, кстати. И грохнул по столу кулаком эстонским, значит очень крепким. – Руководящий состав нуждается только в правильном выполнении линии партии. А как мы эту линию выполняем? Вот немец Фогель. Где его селить. Сынка, верно барчук, в какую школу определять. К какой аптеке прикреплять. И в конце концов – кто это додумался его вообще вытащить. Будто у нас своих немцев нет, – неожиданно ляпнул Наркомздрав.

Вмешался незаметный в штатском.

– Товарищ нарком, разрешите доложить. Органами установлено, что контракт и вызов оформлен по инициативе зам. наркома Валерия Наумовича Зильберквита, профессора. Согласовано с начальником охраны первых лиц государства комиссаром НКВД Крутовым Николаем Михайловичем.

– Это меняет дело. Так, размещайте Фогеля и его семейство. На среду пригласите аптекаря на беседу. Вызвать ко мне Зильберквита.

– Этого сделать невозможно. Он нами арестован два дня назад, как не разоружившийся троцкист, – произнес товарищ в штатском.

– Так, это новые вводные, – как-то даже обрадованно произнес Карл Казимирович. – Разместите Фогеля поблизости к Лефортову, да попроще. Парня – в обычную школу. Пусть хлебнут нашего быта. А горничную да убиральщицу в коммуналку. Выполнять!

Ежели от площади Разгуляй, (что названа по имени знаменитого кабака) пойти по Доброслободской улице, да повернуть в первый левый переулок, то аккурат и попадёшь в переулок Аптекарский. В самом его начале, в угловом доме – аптека. Ещё со времен императрицы Елизаветы существует. А ежели вверх к Лефортову идти, то в середине Аптекарьского, в глубине дворов увидишь одноэтажный барак. С тремя подъездами, где и проживал народ московский. Разный.

Барак был разделен на секции. Каждая секция состояла из трех жилых комнат и кухни с русской печкой. Кроме этой печки практически в каждой семье находились так называемые буржуйки, печки, которым в суровое время войн да революций цены не было. Только дровами обеспечивай и не забывай задвижку открывать. Это – чтобы не угореть. Вот в этот самый барак и прибыла семья Фогелей. В полной растерянности и смятении.

Сопровождающей, правда, всё время повторял слово «временно». «Временно, герр Фогель, вы только не волнуйтесь, временно».

Фогель и не волновался. Он улыбался. Ибо ему давно рассказывали, что барак был построен ещё в 1840-х годах его пра-пра…– доктором Фогелем для своих аптечных дел сотрудников.

Теперь же, учитывая московский жилищный кризис, был барак уплотнен дальше некуда. Верно, в нескольких комнатах остались ещё потомки сотрудников аптечных. Но в целом публика была разношерстная. Да и как иначе, в первые послереволюционные годы. Как говорится, каждой твари по паре. На мутной революционной волне какой только накипи не появилось. Но быть в растерянности в те послереволюционные времена было просто нельзя. Чуть не доглядел, враз что-нибудь отхрумкают. То есть, или отнимут, или украдут.

Семейство Фогелей споро носило свой скарб в выделенную секцию. Дед Эля произносил при этом – всё возвращается на круги своя. Что он имел в виду?

Веня строго следил за своими ящиками с инструментарием. Мама пыталась разобраться в печке и всё-таки зажгла керогаз немецкого производства. Для разогрева снеди. Ведь еврейские женщины, особенно жёны, носят в себе память тысячелетий. Куда бы не пришёл, прибежал или приехал, твой род, пока муж расседлывает верблюдов или иной транспорт, твоя, женщина, задача – разожги костер да приготовь. Не можешь приготовить – разогрей.

Всё это происходило и в бараке. Как потом узнали Фогели, барак в начале основания назывался или немецкий, или аптечный. Воистину – всё возвращается на круги своя.

А смешное началось сразу. Пока растаскивали вещи, во дворике перед бараком плотная такая женщина снимала белье с веревок. Впервые Веня увидел деревянная скрепки. Они, как патронные ленты, висели на шее тётеньки, которая белье снимала, да в таз его укладывала. Но и на работу Фогелей поглядывала. Нет, не злобно. Но и не доброжелательно. А так, пожалуй, с интересом. Да и как иначе. Ведь новые соседи. Да какие. Ибо уже молва разнесла: мол, из-за границы, из самой Германии приехал бывший хозяин аптек Моисей Фогель с семейством. Для излечения, говорят, главного у большевиков, не то Калинина, не то Ленина. Ох, тьфу ты, Господи прости. Ленин-то уже который год как помер. Может – оживлять (и все тихонько хихикали). Нет, господа, видно не очень лояльный был этот немецко-аптечный барак. К народной нашей власти.

Кстати, все Фогели практически год учили язык новой страны пребывания. Впрочем, ясно, иудеям не привыкать. Для этого был нанят российский эмигрант, штабс-капитан императорской армии Перфилов Юрий Абрамович. Кстати, из староверов. Учитывая, что до побега из Совдепии в эмиграцию, штабс-капитан прошел войну 1914–1917 годов, кормил вшей в окопах и приобретал жестокий ревматизм в белорусских болотах, его российский язык приобрёл фронтовые оттенки.

Поэтому он в первую очередь обучил «обслуживающий персонал» – Минну и Фиру. А с хозяйкой и Фогелем старался изъясняться на языке Лермонтова и Тургенева. Ох, не просто было Юрию Абрамовичу. Нет, не просто. Но за место он держался зубами, как и все эмигрантские россияне, вдруг в одночасье превратившиеся в ничто.