После концерта ко мне подошел старший брат Сурен, такой на зубочистке, и, дыхнув коньяком, спросил:

– У тебя есть музыкальное образование?

– Эстрадно-джазовое отделение, – начал я.

– А почему играешь такое гавно?! – перебив, удивился Сурен.

Не понимал я тогда, глупый да молодой, всего смака и кондовости этой фразы и про себя решил, что больше ноги моей в этом шалмане не будет.

Ох, нельзя зарекаться, друзья, не врет старая поговорка. Опуская подробности – я организовал свой первый концерт в «Меццо Форте» и остался там на десять лет. Бросил играть «всякое гавно», как советовал Сурен, и погрузился в пучину всей этой мишуры. Ушел уже, когда головная боль начиналась еще за два километра до клуба, а некогда любимые песни и группы ничего кроме тошноты не вызывали.

Придя домой и заглянув в паспорт, понял, что мне 37 лет, и в голове крутится один вопрос: «Что это было???»

Поэтому книгу начал писать отчасти в терапевтических целях.

А пока 2006 год, два брата, Сурен и Арсен, решили открыть джаз-клуб, звучит как начало анекдота. С джазом ничего не вышло, какой на хер джаз на первой останкинской в торговом центре (по сути, крытый рынок).

Только рок! Ну а как иначе-то?

До меня концерты в клубе делали все, кто мимо проходил. Скажу прямо, отличительная черта «Меццо Форте» всегда называлась «жуткий бардак», мне за все эти годы «работы» удалась только одна нехитрая вещь – этот бардак как-то систематизировать, но победить наш ставший потом фирменным хронический идиотизм я не смог: во-первых, я сам придурок еще тот, чего уж скрывать, а во-вторых, сотрудник Идиотизм был не только сильный и цветущий, но еще и самый высокооплачиваемый. Сколько он жрал денег, даже вспомнить страшно. Поэтому на середине пути я с ним смирился, как с крапивницей или герпесом. Вроде лечишь, а оно опять выскакивает.

Конечно, хуйню я чудил первые два года несусветную, опыта не было никакого, как у Шарапова, а в клуб людей нельзя было загнать и силком, спасали только тематические вечеринки, типа Beatles party или «Лучшие хиты «Лед Цеппелин» в исполнении группы «Дирижабль»», на которые приходили друзья друзей самих музыкантов.

Владельцы клуба были действительно родные братья (два совершенно разных человека даже внешне), и они вообще не понимали, что происходит у них в заведении.

Отечественная рок-музыка для них была пугающим темным лесом, и многие коллективы, которые у нас потом часто выступали (такие как «Калинов Мост», Billys Band, «Монгол Шуудан», «Крематорий»), братья видели и слышали первый раз в жизни.

Ну что же. Давайте начнем вводить персонажей в эту пьесу.

Сурен (старший брат, далее в повествовании проходит как Командир, Предводитель, Творческий) – абсолютный романтик, ему надо было стать актером, ведущим развлекательного шоу, но ни в коем случае не открывать едальню со сценой. Импульсивный мечтатель, колоритный, с кучей блестящих идей (которые в реальность не могли воплотиться просто по причине своей фантастичности), вспомните дядюшку Поджера в исполнении Андрея Миронова. А что самое интересное – Сурен обладал хорошим вкусом и, как ни странно, идеальным слухом. Обожал классическую джазовую музыку и прекрасно в ней разбирался.

М-да, матушке природе не откажешь в юморе.

Вдобавок к вышеупомянутым положительным качествам Сурен был еще и философ.

Однажды Сура подходит ко мне и с грустью сообщает: «Мой спаниель Тимофей ослеп».

Я приготовился выразить сочувствие, но Командир закончил мысль: «А с другой стороны, Илюха, на что там смотреть?»

Практичность у Сурика была на нуле, зато стремительность исполнения прокачана до предела. Впоследствии самая страшная фраза, которую я когда-либо слышал от него, начиналась так:

– Илюха, я тут от нехуй делать подумал…

А дальше можно было услышать все что угодно.

Вот, например:

– Давай построим вертолетную площадку на крыше торгового центра!

Внимание, друзья, это говорилось взрослым и трезвым человеком на полном серьезе!

– Зачем?! – впадал я в ступор.

– Так пригласим группу «Пикник»!

– А почему именно «Пикник»?! – задаю я идиотский вопрос.

– Ну а кого еще приглашать?! – вздыхал Сурен.

Действительно.

– И прям с ленинградского вокзала к нам на крышу, пробьем с чердака вход в гримерку» – поставил точку Сурик.

– Ты бы лучше горшок в гримерку провел, а то артисты через весь зал топают до ветра.

Я надеюсь еще превратить бесполезный разговор в полезный.

– Как построим вертолетную площадку, так и деньги на толчок для твоих артистов появятся.

У Командира явно поднималось настроение.

– А ничего, что небо над Москвой закрыто?! – я пытаюсь вырваться из этих сладких грез, взывая к разуму.

– Илюха! Это все хуйня. Нам разрешат, – отвечал Предводитель. – Привезем «Пикник», заработаем денег и купим себе новые тачки, сколько можно ездить на этом говне? – и Сура указал в сторону окна.

Пока я ошалело рассматривал на парковке перед клубом наш скудный автопарк, Предводитель убегал узнавать у кого-то стоимость вертолета.

Я помню, что той ночью мне приснился Эдмунд Шклярский за штурвалом Ми-8. В своем концертном костюме, в очках и иероглифом на шее. Эдмунд грозил мне через стекло пальцем, а я пытался сквозь шум лопастей докричаться легенде русского рока, что идея про вертолетную площадку на крыше торгового центра принадлежит не мне.

Шклярский меня не слышал и продолжал грозить пальцем.