Она плыла в воде, потея, слезы ручьями текли по корке засохшей крови на ее лице. Ее волосы задубели от крови, глаза были наполовину безумными. Мама явно поняла, что происходило, когда я потянула ее на палубу. Я вытерла кровь с ее лица, а она смотрела на меня пустым взглядом.

Моя мама мало говорила, когда была жива. Она всегда была пассивной, отделенной от мира вокруг нее. В день, когда она толкнула меня за дверь и приказала бежать, когда повернулась одна, без оружия, к демонице, отдавая жизнь, чтобы подарить мне пару минут, она стала моей героиней перед своей смертью. Теперь мне нужно было стать ее героиней.

Тело матери было в ожогах, засохших ранах. Какой монстр сделал это с ней? До этого меня вели вина, ответственность и надежда, но на этом корабле при виде синяков и порезов на теле матери, я ощущала гнев.

Она смотрела на меня, гладила мои волосы, стала говорить, но замолкла.

А что говорить? Во множестве книг об этикете для женщин не было приветствий для дочери, проплывшей по морям Ада, чтобы спасти твою душу.

А потом она заговорила. Я никогда не забуду ее слова. Это было глупо для окровавленной души, пострадавшей в Аду, но это было прекрасно.

— Ли-лин, — сказала она, наконец. — Ты поела?

Даже мертвая и после шести недель пыток мама хотела убедиться, что ее ребенок не был голоден. Она хотела, чтобы я была сыта. Я не могла представить выражения любви чище и лучше, чем эти слова, показывающие ее желание питать меня.

Что-то забралось на палубу корабля. Оно выглядело как очень высокий мужчина, но с головой льва, красной кожей и рогами оленя. Демоны луоша выглядели по-разному. В руке он держал железную дубину с острыми волчьими зубами.

— Женщина принадлежит мне, — сказал демон, — и теперь и ты моя, женское дитя, — его голос был из скрытых ножей, покрытых сухой кровью его жертв. Дым цвета старых синяков тянулся из его львиных ноздрей. Моя мама сжалась, дрожала испуганно, и ничто, кроме меня, не заслоняло ее от демона. Босая и без оружия, я не знала, как противостоять ему. Я была испуганной, бессильной, но решимость росла во мне. Я не дам ничему ранить мою маму.

Когда ее убили, я убегала, а потом поклялась, что больше не буду прятаться от монстров. Никогда.

— Ты это с ней сделал? — сказала я.

— Я сделаю с ней хуже, и с тобой, женское дитя, — сказал демон луоша. Черный дым вылетал из уголков его жуткой пасти, и он поднял свою дубину и шагнул ко мне, грозный и жестокий.

Моя мать начала умолять:

— Отпусти мою дочь, — сказала она, пытаясь проползти между мной и демоном. Снова пытаясь защитить меня от монстров.

Я этого не допущу. Я встала перед ней и повернулась к демону.

Что сделал бы мой отец? Что он сказал бы? Я пыталась выражать силу отца, заявляя:

— Я убью тебя за свою мать.

Мои руки были меньше абрикосов, но я сжала кулаки, оскалилась и проревела, как мог только ребенок. Демон подошел ближе, опасно близко, был в шаге от меня. От него воняло мокрым костром и разложением, и он поднял железную дубину с зубами, чтобы ударить меня.

И мир взорвался.

Стены в двадцать миль высотой выгнулись, посылая волны по морю крови. Мой корабль чуть не перевернулся, мы с демоном упали. Я попыталась встать, но стена снова загремела, беспокоя море. Что-то прокатилось, стуча, возле меня. Дубина демона. Я толкнула ее за борт, красное море проглотило гадкую штуку. Я подползла к матери, чтобы защитить ее от бушующих волн, и вдруг небо Ада раскрылось, одна из стен разбилась. Над звездами над Кровавым прудом, выше гор и грознее любого бога, стоял мой отец, разбивая стены Ада посохом, что доставал до небес.

Он бил по железным стенам, каждый удар посылал дрожь по морю и небу. Казалось, прошли часы, я ощущала себя крохотной, прижимала к себе душу матери, пока мой отец, больше великанов, живая легенда, бил посохом по железным стенам вокруг нас, сгибая их, оставляя вмятины снова и снова. А потом он протянул огромные руки и осторожно поднял мой корабль из моря крови.

Я открыла глаза и не увидела Ада, а мама пропала.

В комнате с алтарем был стол с четырьмя стенами вокруг него. Стены были из бумаги и бамбука, и бумага теперь была порвана, а бамбук — стал щепками. Корабль, на котором мы с мамой плыли по Кровавому пруду, снова был просто бумагой.

Пот стекал по лицу отца, его кожа стала красной от усталости.

— Надеюсь, это сработало, — сказал он.

— Надеешься, отец? Ты не видел?

На его лице мелькнули разные выражения. Сначала удивление, на миг — жалость, а потом он помрачнел.

— Думала, что увидишь мать? Мы уже не увидим мертвых, — сказал он. — Так всегда. Это природа ритуалов, живые исполняют их для мертвых. Мы устраиваем литургию, исполняем священные действа, посылаем послания во вселенную, надеясь, что нас услышат боги, ветер и вода. То, что мы делали в этой комнате, отразилось на мире, который мы не видим.