Читать

Добрая память

Изложенная мной в стихотворной форме история – это, прежде всего, история моей семьи. В основе повествования, охватывающего события начиная с 60-х годов XIX века до современности, лежат семейные рассказы, позволяющие отнести его к жанру семейной хроники.

Жизнь героев моей книги тесно сопряжена с судьбой Родины. Здесь описываются события, происходившие в эпоху царской России, в годы Первой мировой войны, в пору революции, в периоды репрессий 30-х годов, во время Великой Отечественной войны, в послевоенное время, наконец, в перестройку и в 90-е годы… Частные, как правило, драматичные судьбы обычных людей переплетены с историей большой страны. Ее история, в широком смысле, состоит из таких судеб и пишется каждый день.

Книга познакомит читателя с представителями разных сословий, профессий и занятий, разных народов и вероисповеданий. Не случайно в ней затронута тема конфликтов на национальной почве, ведь это, к сожалению, тоже часть общей – и моей семейной – истории. Главная цель, которую я видела перед собой при написании этой хроники, – показать, что, несмотря на все различия, людей объединяет большее, чем разделяет, – принадлежность к человеческому роду. Все они рождаются, живут, любят, растят детей, умирают. И хорошо бы им жить мирно на одной Богом данной общей Земле!

Наверное, в глубине души каждый хочет прожить отпущенное ему время так, чтобы, вспоминая его, умершего, живые сказали о нем: «Добрая память!».

Редактор: Сагалова Виктория Леонидовна

* * *

Век нынешний толкает к осмысленьюбылого, в бывшем скрыты семенагрядущего.Так правду же к прочтеньюпозвольте изложить, сменивши именаи обойдя фамилии молчаньеминые.Судьбы прежние встаютперед живыми, как напоминаньео том, что жизнь – отрада, крест и труд.

От автора

1. Николай и Маланья

Калужская губерния, Сухиничский уезд, село Меховое.

1867 год

В землю промерзшую гроб опускали –Отмучилась жизнью нелегкой вдова.Дети-сироты вниз комья бросали,Холодом их обдавала зима.Слишком недавней была их потеря,Чтобы поверить, чтоб вжиться в нее.Молча стояли, душою не веряВ раннее злое сиротство свое.Год лишь назад так отца хоронили –Соли извозом зимой промышлял.В путь, как обычно, его проводили,Боле живым уж никто не видал.Лошадь сама пришла с горькой поклажей –Видно, замерз на обратном пути,Видно, недальний остался путь даже,Да не случилось увидеть семьи.Так же январь был – зима лютовала.Самый жестокий – бесснежный мороз.Как об умершем вдова причитала!Кто не поймет вдовьих горестных слез?!Ведь не тоска одна сердце колотит,Страхом нужды вдовье сердце болит,И за умершим вслед вырваться хочет,Да материнство терпеть жизнь велит.Сжалился Бог – так об этом судили,Год едва минул – в простуде слегла.В точно такой же холодной могиле,Что и супруг, свой приют обрела.Жизнь сыновей с мужем им не дарилаИ, уходя с этой бренной земли,За дочерей трех родню попросила,Чтоб не оставили, чтоб помогли.«Что ж, не оставим», – родня отвечала,Но как исполнить умершей завет,Коль и своих детей в доме немалоИ пропитания лишнего нет?Потолковали родные, соседи…Старшую замуж – решенье одноМужа ей в дом (в этом он не последний),Тот и прокормит семейство свое.Кто будет мужем, тогда же решили.Тут подсобила жизнь словно сама:В ближней деревне семью схоронили:Померли тифом и муж, и жена.Добрые были, бездетные люди.Дал Бог когда-то приемыша им.К счастью иль нет, кто об этом рассудит?Мальчиком хилым, болезненным был.Да и во отроках силой не вышел.Брат мужа, с ними деливший избу,С бабой своей был детьми не обиженИ невзлюбил с первых дней сироту.Бьет, говорили, его окаянный!(Тот после тифа стал вдвое слабей.)Совестно выгнать, женить будет радый.Только венчать молодых поскорей!Выслушал батюшка всё терпеливо.Ведь жениху-то четырнадцать лет!Надобно бы восемнадцать, вестимо.Да и невесте шестнадцати нет.Ну, хоть пятнадцать. По виду невеста,Впрочем, готовая мужу жена:Наперекор всем несчастьям известнымПрелестью девичьей дышит она.Статная, кровь с молоком, как в народеО таковых испокон говорят.Вся собой молвит о крепкой породе.Ей хоть теперь родить можно ребят.А вот жених… Ну чего с него спросишь?Мальчик с ней рядом. И стыд их венчать.И наказанья проступку не хочешь –Этак нетрудно и сан потерять!Просьбе – отказ. А родня ее снова:«Смилуйся уж, повенчай! Бог зачтет!В дом мужа ей не найти нам иного,Да и его «дядя» в землю сведет.Сам отпевать станешь». Воспоминали,Что в допетровы еще временаВ возрасте этом как раз и венчали,Венчают и ныне – всему есть цена.Батюшка речью такой не прельстился,Вновь отвечал, что не может венчать.В третий же раз уже в крик возмутился:Совести ль нет, без конца донимать!..И вдруг задумался… Махнул рукою…Зря ли прожил свои семьдесят лет?Знал, что Господь творит волю пороюТам, где закон налагает запрет.«Мне все равно помирать! Приводите, –Молвил негромко. – Толпы никакойНе потерплю я. Молвы не ищите.Впрочем… Не сладите, знаю, с молвой.Только вот… С отрока много ли прокуСтанет в хозяйстве? Не шибко силен». –«Жаль его, батюшка. С Господом БогомАвось как-нибудь и управится он».Даром венчать обещал сирот пастырь.С вестью – к невесте. Маланья былаРазумная девка – венчаться согласна.Свадьбы своей она с детства ждала.Счастья хотелось ей. Как оно будетС мужем-то жить? Любопытно. А чтоХилый он, молвят, с нее не убудет.Зато ей из дома нейти своего.Сестер не бросать и причуд не миритьсяСвекра-свекрови. Век будет жалетьМужа, коль выпало слабым родиться, –Вот весь ее крест. Даже мало терпеть!Прежде венчанья друг друга не знали.В неодолимом волнении дняИ не опомнились, как повенчали.Пала им в память народу толпа,Батюшка, голосом строгий и грустный, –Было ему их венчать тяжело,И полумрак церкви маленькой тусклый.Обвенчав, молвил батюшка – в память легло:«Коли нужда заставляет – живите,Но яко брат с сестрой. Четверо зимВы, чем супругами жить, обождите.Это не я – сам Господь вам судил».Об руку вышли из церкви. ВзглянулиВ первый раз молча друг другу в глаза.И неизвестности страхом кольнули,Будто ножом, оба взгляда сердца.Чувство испуга лишь длилось мгновеньеПеред судьбой. Муж был бледным, худым,За робкой улыбкой таил он смущенье,Что Маланья с тех пор замечала за ним.Светловолосый супруг, светлоглазый,Ей показался приятен собой.Как поглядела – пал на душу сразу.И подивилась удаче такой.В добром предчувствии сердце сжималось.Слова не молвил, а мил уже ей.Вскладчину к свадьбе еда собиралась –Чем иных сироты хуже людей?Надо чтоб праздник был! Мужу налили.«Что такой пасмурный? Свадьба твоя!»До полусна за столом опоили.(Больше в рот капли не брал со стыда.)Ласково мужа жена уложила.Гостей проводила. Легла рядом с ним.Сердце готово любить ее было –Природой означенный срок подступил.Жить им до гроба… Поутру проснулись.Имя спросил муж (он прост был нутром).«Крестили Меланией, – молвила, хмурясь, –Кличут Маланьей. Забыл ли о том?»«Забыл…» – «Ничего, – улыбнувшись, сказала. –Ты Николай? А давно сирота? –Молча кивнул. – Я лишь в церкви узналаИмя твое». – «И я, верно, тогда».Тут засмеялись. «А сестры – ЛукерьяДа Марфа. Запомнил?» – «Не осрамлюсь». –«Ты мать-отца помнишь?» – «Родных? Нет». – «Теперь я –Семья твоя. Глянь-ка! Пригожей кажусь?»Ответить стыдился. Сиротские слезыНиколай повидал еще этой зимой.Крепкие долго держались морозы.Впроголодь жили они всей семьей.Поровну всем, что есть в доме, делилисьИм помогала, чем можно, родня.И меж собою в нужде этой сжились,Дождавшись, хранил Бог, весеннего дня.Мужа Маланья безмерно жалела:Силой не дюж, но душой терпелив,Он до заката трудился умело,Сил недостаток упорством покрыв.Грубого слова в дому не слыхала,Сестрам как брат был. О лучшей судьбе,Замуж идя, она и не мечтала.Девкою видной считалась в селе.Мужу завидовать стали, смеяться,Пошлый навет распускать про нее(Как прогоняла, постыдно признаться).Ей не припомнил о том ничего.То ли не слышал, а то ли не слушал.Силой привычки за год-другойКрепко Маланья вошла ему в душу –Был на земле он ей нужен одной.Ласку жены и заботу приметилИ, хоть не сразу, на нежность ееНебезразличием сердца ответил.Не было больше родных у него.К ней потянулся. Характером кроткий,Мучился мыслью он срок сократитьДанный священником. Ведь не короткий!Прошла молва: могут-де их разлучить:Жить не живут как должны муж с женою.И венчаны рано. Кто пару венчалБыл уж в земле, а спросить про такоеНового батюшку стыд удержал.Так и легли. Как молвы ухватились,Словно соломинки, лишь оттого,Что сами друг друга познать уж стремились,Потом меж собою сознались про то.Время бежало. Молясь терпеливо,Бремени долго Маланья ждала.Как ей хотелось родить мужу сына!Нет сына, считалось: дурная жена.Сестры Маланьи уже обвенчались,Та ж всё бездетная. Впрочем, детей,Видно, от юности лишь не дождались.Двадцать два года исполнилось ей.Тяжко бездетность свою ощущала,Будто старуха. Пал жребий служитьТут Николаю. Жена зарыдала:Нешто сумеет он жизнь сохранить?Он такой слабенький! Молвить тут к слову,Очень окреп Николай при жене –Не угадать в нем парнишки былого.Ждать в одинокой осталась избе.Трудно жила – ни отца нет, ни братаНету, ни свекра, ни деверя нет.(Та родня, что помогала когда-то,Нынче почила.) Одна на весь свет.Даже дитя Николай не оставил.Счастье одно: что не как в старинуДвадцать пять лет ждать, – царя Бог наставил,Рекрутов он упразднил посему [1] .Быть ей солдаткой четыре лишь года [2] ,Может, и свидятся. Кабы война,Вдовство свое принимала бы твердо,А нет войны, так надежда была.Миновали года. Николай воротился.С доброй улыбкой спешил по селу.Так возмужал, что народ подивился.Всякий был рад повстречаться ему.Что же Маланья? Худая, упалаМужу на грудь. Заревела она.В тяжком труде надорвавшись, увялаПрежняя бабья ее красота.В хворях, в заботах истаяли силы.«Родненький, жив!» Жену крепко обнял.Ей повинился о мысли ревнивой:Может, кто мил по разлуке ей стал?«Правду скажи!» – Поседел он до срока. –«Как бы на свете я белом жила,Коли тебя б не ждала одиноко?Совесть в могилу меня бы свела!»Тем успокоился. Жили как прежде.С мужем оправилась хворей своих –Бабы живучи. Со страстной надеждойДеток молила. Бог вспомнил про них.В этот же год понесла она дочку.Вот была радость! Легко родила.Чуть опечалившись, что не сыночка,Всё же дитя не жалеть не могла.Как поглядела раз, как приложилаТолько к груди, так о дочке своей,Что не мальчонка, ничуть не тужила –Дочь дождалась, подождет сыновей!Муж думал так же. Дитя ЕвдокиейБатюшка в церкви по святцам нарёк.А через год снова дочку крестили –В сыне опять им отказывал Бог.Ну, не беда! Дочь Глафирою стала.Меньшую дочку весьма тяжело,Так уж случилось, Маланья рожала.Долго болела потом оттого.И понести не смогла она боле.Муж не корил. Понимала сама:За нею вина, что неплодна. Без воли,А все-таки горькая сердцу вина.Ей Николай ни полслова упрека.Она вздыхает: пойдут под венецДочери, станет в избе одиноко.Нужда да тоска с мужем ждут под конец.Хуже тому, кто из них овдовеет, –Страшная участь. А дочки рослиЧто колоски в поле пахаря зреют,И незаметно невесты взросли.Кроткие, добрые. Вот уж и сваха.Старшую сватать. Авдотья [3] былаСобой неприметна. Не чуяла страха,Впрочем, что век свой окончит одна.К семнадцати летам приданое сшила.(Еще и не зная, пойдет за кого.)Дабы готово заранее было.Так и сестра. Где взять в спешке его?Худого в судьбе не умела бояться.Видно, ни разу не довелосьЕй в людях жестоко еще ошибатьсяИ горя изведать от них не пришлось.Ждала под венец идти: муж не обидит.Хоть за кого, а, когда отдадут,Дело само собой доброе выйдет.Свадьба родителей помнилась тут.Детям они всё как было сказалиПо простоте. И чего тут скрывать?Дочек в любви и в труде воспитали.В правде. Откуда напасти им ждать?Разве что голод… Потерпят, ведь было.На жениха поглядев своего,В ту же секунду Авдотья любила.Сватали важно, красиво ее.И сватовство было очень приятно.Крепкий сельчанин из дальних родных,Ради невесты одетый нарядно,Ласковых глаз не сводил голубых.Выбрал родитель, конечно, невестуСыну – пора повенчаться ему.Чтоб жизнь прожить и толково и честно,Всякому надобно в жизни жену.С невестой жених однолетками были.С самого раннего детства ониЗнали друг друга, поблизости жили,А угадать жребий свой не могли.Не примечали друг друга нисколько.Как в первый раз и увиделись тут.Стало на сердце и сладко и горькоВдруг у Авдотьи. Глаза ли ей врут?Это ль Матвей? Незнакомый, красивыйЕй показался. Она со стыдаВновь убежала на двор торопливо(Чтоб показаться, пришла со двора).И по обычаю ей полагалосьИзбу оставить. О чем говорятПри сватовстве, для невесты считалосьСлышать негоже – не сговорят.Бойкая сваха Авдотью хвалила:Ладная, смирная. О женихеПуще того добрых слов говорила,Было их больше чем капель в реке.Правду сказать, даже слушать усталиСваху родители, зато МатвейОчень гордился собой, хоть едва лиЗнать он не мог, что уплачено ей.Вдовая женщина хлеб добывалаТа сватовством. Говорили, она,Будет удачной ли пара, смекалаСердцем вперед – прозорлива была.С нею совет семьи часто держалиВ деле нелегком. Матвея судьбуХоть за него по обычью решали,Сам торопил в мыслях свадьбу свою.Рад бы с любою тот был повенчаться.Что ж так? Достигнув достаточных лет,Плоть торопила его миловаться,А без венца – держать Богу ответ.Стыдно. К тому же отец его строгийТак упреждал-устращал сыновей:«Коли узнаю за кем грех тот многий,Сразу прибью!» Ждать венчанья верней.Руку отца сыны твердую знали.И уж, понятно, слова проверятьЭти на деле, все трое, не стали,Впрочем, детей торопился венчать.Вдаль не откладывал – чтоб не блудили.Меньшим Матвей был. Два брата егоС женами верно да ласково жили.Младший тайком нагляделся всего!Нравились многие девки Матвею.Всех не сочесть, а Авдотья былаИм не замечена. Свидевшись с неюНынче ж, нашел, что весьма недурна.Как проглядел? Что родней доводилась,Ум не смущало. Почти все селоВ разном родстве меж собой находилось.Сваха и род похвалила его:«Пьющих, калек али каторжных нету.Смело отдайте Авдотью свою!Не пожалеете!». – Прежде ответаВзял Николай срок подумать ему.Как соглашаться, не думавши, сразу?Скажут, что дочь хочет сбыть со двора.Но уж понятно, что быть тут отказуВряд ли – на выданье дочка была.Самое время венчать. К НиколаюВласий – Матвея отец подходилПрежде еще и, ему намекая,О сватовстве наперед упредил.Теперь отказать – весьма стыдное дело, –Дорого сваха за речи берет.Ну и, понятно, Авдотье хотел онСчастья. Пущай за Матвея идет!Парень он добрый, простой, работящий.Сызмальства помнил его Николай.Вот сорванец в детстве был настоящий!А говорливый! Терпенья Бог дай!Понял: жених приглянулся Авдотье.«Тятенька, что?» – воротившись, она,В избу, спросила. – «Зачем мне быть против?Я не неволю. Решай уж сама».Рукобитьё у икон совершилиВскоре отцы. Сговор был по весне.Осенью – свадьба; венчать не спешили,Прежде чем весь урожай на столе:Надобно праздник. Милее невестыСтало едва ли возможно сыскать,Радость души целомудренно честнойСчастьем умеет лицо украшать.Дотоль неприметное, вдруг засиялоОтрадой сердечной, и столь хороша,Чувству доверясь, Авдотья вдруг стала,Что лучше не сыщешь, венчаться спеша.Очень Матвею она полюбилась,Он на других и глядеть перестал.А жениха-то совсем не дичилась:Сладко украдкой ее целовал.(Хоть и просватаны, зорко гляделиЗа ними родители.) В том, что сродни,Батюшка семьи корил. ПригляделиПару иную бы детям они.Было бы это весьма добронравно.«Детей не неволим мы, – Власий сказал. –Сами венчаться желают». – «Аль правда?» –Родство матерей троюродное знал.Впрочем, законно венчаться возможноВ дальнем колене. Сыграть на селеСвадьбу чужим, понимал, весьма сложноВ крае глухом. Обвенчал в октябре.В день на Покров [4] . В праздник тот, у иконы,Благословляя Авдотью, отецКротко вздохнул над коленосклоненной:Старшую дочь отдает под венец.Жизнь прожита, почитай! А МаланьяДочке сказала: «Счастливая ты.Благословенье отца на венчанье –Радость для дочери, боль сироты.Я такового вовек не имела.Тетка икону же эту взялаБлагословить, да сама заревела,Что ни словца уронить не могла.С чем и сравнится отцовское слово?Помни, Авдотья, про счастье свое.В мужнем дому сбережет от худого.Мне было легче в стенах своего».Мать уж невеста почти не слыхала.Что там ей молвит? Настолько онаВ счастье, в мечтах о венце пребывала,Доверия к жизни душою полна.Ни на секунду в ней не было страха.Так и венчалась. Был праздник потом,Сытный да шумный, – гуляли с размахом!Батюшка первый был гость за столом.Пуще крестьян, почитай, веселился!Из одного лишь почтенья к нему,Шибко никто за столом не напился,Чтоб до беспамятства, – мил был селу.К свахе домой молодых проводили,Там и легли те, а утром пришлиВласий с роднею да их побудили.Девство невесты – почет для семьи.

Рекрутская повинность была отменена в результате военной реформы Александра II в январе 1874 года и заменена всеобщей воинской повинностью; это случилось именно в том году, когда Николаю следовало идти на военную службу. Ввиду того что количество военнообязанных превышало необходимое, призыв на действительную военную службу определялся жребием.

Срок действительной военной службы находился в зависимости от образования. Четыре года служили мужчины, получившие начальное образование.

Русская народная форма имени Евдокия.

Праздник, посвященный Богородице и ее иконе. Венчание на Покров считается доброй приметой.

2. Матвей и Авдотья

В дом вошла свекра с улыбкой Авдотья,С радостью и прижилась она в немСкоро, ко всякой привычна работе,Радуя ближних в усердье своем.В доме у свекра ее не теснили.Как родню приняли, впрочем, родняВедь и была. По обычью училиЧто здесь да как; всё умела она.Но в каждом доме отличны порядкиС домом соседним. У свекра в домуБыло побольше, чем в отчем, достатка,Строже, должно, был и спрос потому.Шире хозяйство. Народу поболеТоже, однако: сам Власий с женойДа сыновей его с женами трое;Были и внуки под крышею той.Братья Матвея давно оженились.Каждый трех деток нажил. К январюИ погорельцы пожить попросились.Власий пустил – не прогонишь родню.Тоже с детьми семья. Тесно тут стало,Да куда ж деть их? Потом родилаМеньшую, позднюю, дочку Татьяна –Старшего сына, Романа, жена.Бабой слыла она бойкой, красивой.Годы не старили. Строгость ееМужа спасала от мысли ревнивой.Дело горело в руках у нее.Трудно найти было лучше хозяйки.А вышивать мастерица былаПуще всех баб на селе. Без утайкиДушу в свое рукоделье клала.Будто стежок за стежком вынималаСердце горячее – мужа любитьНе довелось. О любви лишь слыхала,Веря не слишком, что нужно ей быть.А вот Агафья, та мужа любила, –Дмитрия, среднего сына, жена:В девках ему свое сердце открыла,Жить и дышать без него не могла.Баба веселая, а не так глянетОн на нее, уж не мил белый свет.«Так-то гореть – скоро жизни не станет, –Вздыхала Татьяна. – Бог спас меня бед!»Дарья – свекровь с ней была бы согласна,Коль говорили б об этом. В годаЮных ее лет страдать мужем страстноРедко кому выпадало когда.С Власием их по обычью женилиВолей родных. С восемнадцати летВ мире они да согласии жили,Хоть и немало им выпало бед.Старших детей схоронили – до срокаСмерть к сыновьям пришла. В сиром домуДолго пришлось тосковать одиноко,Но народились вновь дети в семью.Сначала Роман, потом Дмитрий. МатвеяДарья за сорок уже родила.Пред ним были Агния да Пелагея.Замуж тех рано семья отдала.Сестры-погодки в один год венчались,Выданы рядом. С Авдотьей МатвейЖил хорошо, чувства в них укреплялись.Много ли надо для радости ей?Взгляд его добрый да редкое словоНежности тайной. Душа так полнаЖажды растратить себя для другого,Жажды быть нужной, что мужем жила.Он же жалел, как не всякий жалеетБабу свою, но, по юности летСердца ее оценить не умея,Знал ли Матвей, что другой такой нет?Покуда не ведал. Бездетными жилиОт свадьбы три года. У свекра в дому,Впрочем, Авдотью за то не корили –Внуков довольно уж было тому.Коли неплодна, как спрашивать строго?Крест, знать, такой. А Авдотья ждала,Чтоб понести. С детства слышала много:Женятся, чтобы детей родила.Всякому мужу добро иметь сына –Сытая старость тогда его ждет.Старость бездетных – большая кручина.Дитя понесла на четвертый лишь год.Дочь родилась в сентябре. Прямо в поле:Вышла работать Авдотья и вдругРоды почуяла. Больше, чем боли,Было в них страху. Понятен испуг.Ведь до того никогда не рожала.С глаз людских дальше ее отвелаСтаруха-крестьянка, навек в память пало:Не повитуха была, не родня.Дочь приняла у Авдотьи. До срокаТа родилась, и казалось родным,Что и не выживет, этакой крохойНа свет появилась. Поп нынче ж крестил.Имя нарек ей по святцам – София [5] .Да пояснил он с надеждой живой:Так назвал, чтоб братья-сестры любилиЕе точно мать. Быть ей старшей сестрой.Ведь уж, наверное, меньшие будутПосле в семье, чтоб как мать берегла.«Батюшка, жить станет если, уж чудо», –Вымолвил Власий. Малышка жила.Набирала вес, крепла. Маланья ж хворалаС осени той: страшно было глядетьБлижним, как сильно она исхудала.Ведала: вскорости срок помереть.Хоть бы не мучиться! Жизни держаласьДля Николая – один пропадет!Ведь дочерей-то в дому не осталось –На чужое село вышла Глаша уж год.Легко ль одному жить? О муже жалелаПуще себя – в сердце память о нем,Что о том отроке хилом имела,После венчанья вошедшем к ней в дом.Хоть и немалые минули лета,А по привычке всё, что и тогда,То примечала, как бедно одет он,То, что берет себе много труда.Ведь надорвется! У Бога просила,Чтоб за добро Николаю послалДолгую жизнь да снести ее силу,Да мирную смерть… Овдовев, горевал.Вновь ожениться не вел он и речи –Стар уж к кому-то еще привыкать!Сызнова пало сиротство на плечи,Злее какого вовек не сыскать.Прежде – не то. Понесла тут АвдотьяБремя вновь скоро. На сей раз была,Сколько могла, осторожна в работе,Да и семья ее уж берегла.Есть кому спину гнуть. При повитухеВ доме рожала. Родить довелосьЕй, как в тот раз, без особенной муки,Но над детьми позже плакать пришлось.Двойню она родила – обе дочки!Покуда ходила, проникся МатвейМыслью иметь уж на сей раз сыночка.Хмуро глядел он на двух дочерей.Те вскоре померли: в дом скарлатинаС кем-то из старших детей вдруг вошла.Двойню болезнь свела быстро в могилу.Взвыла Авдотья – потеря страшна.С горя, боялись, умом помешалась.Стихла в печали глубокой. МатвейВидел: былого в ней мало осталось.Не узнавал он Авдотьи своей:Сгорбились плечи, глаза потускнели.Слова ему не хотела сказать,Будто виновен он был, в самом деле,В том, что случилось детей потерять.Ведает Бог, не желал он им смерти!Сделалось тошно Матвею в дому.«Тятенька, в город поеду, поверьтеБольше, чем здесь, там семье помогу.Я на завод поступить хочу». ВласийСыну позволил. Когда уезжал,Вдруг, опалив верой в прежнее счастье,Взгляд у Авдотьи теплее чуть стал.Город неласково встретил Матвея:Труд был тяжелый и мучил егоСобой с непривычки, как чувствовал, злееБудней крестьянских, привычных давно.Матвей поступил на завод сталеваром.Рабочий день длился двенадцать часов,А получали рабочие мало,Особо кто был из крестьянских дворов –Квалификации те не имели.Брали охотно их – меньше платить.В тяжком труде проводя дни, не смелиБрани начальства они возразить.Гордый Матвей бранью той тяготилсяПуще усталости. Не для тогоОн на свет Божий, конечно, родился,Чтоб унижали чужие его.Отцу-то побои прощал с малолетства,Так ведь отец родной!.. Чтоб сократитьЛюдям зарплату, вернейшее средство –Штрафы. А семьям с детьми на что жить?После всех штрафов порой оставаласьУ нерадивых (Матвей признавалЭто) такая ничтожная малость,Что сам тем деньгами порой помогал.Много Матвей зла и подлости виделК людям простым, всё начальство да знатьС истовой яростью возненавидел.Царя пристрастился открыто ругать.Знает, мол, царь, как живет народ худо,А не поможет. Его бы долой –Жили б иначе, на троне покуда,Правды не сыщет рабочий простой.Между рабочих Матвея любили,Слыл добродушный, прямой человек.Скоро ему по секрету открыли:Клонят к закату монархии век.Литературу запретную дали.Матвей прочитал, загорелся: царяВ ней, как и Церковь, изрядно ругали.По жизни судил своей: пишут не зря.Рабочий стал люд близ того собираться –Кто не знал грамоты. Всем разъяснял,Что не должно так, как есть, продолжаться,Вслух запрещенные строки читал.Угол рабочие вместе снимали,Кто без семьи жил, а деньги домойБольшею частью родным посылали.Весною Матвей в край вернулся родной.Авдотья, завидев его, подбежала,Припав, обняла. Улыбнулся Матвей –Ведал теперь, что разлука сближала.В каждом письме он справлялся о ней.Как стосковались! Но минуло время,Надо прощаться: осенней поройВновь на завод потянуло Матвея –Не представлял уже жизни иной.Да и подмога его оказаласьТоже не лишней. Большая семьяТвердо теперь на него полагалась.Горд был отец. Наступила весна.Снова Матвей на село воротился.Между крестьян в этот раз толковалОн о царе, и народ подивился,Как смело и хлестко правителя клял.Рассказывал много о жизни рабочих –Что живут скверно. В Москву из селаЕздил не первый, да сказывать прочимВ селе не хотелось, как жизнь там трудна.И не бывавшие мало что знали.Слушая зятя, вздыхал Николай;Впереди у Авдотьи большие печали:Вернется ль муж снова? Поди угадай!В воду глядел – уж другою весноюВ избу отца написал сын письмо,Что ожидать его дома не стоит.Денег пришлет домой больше зато.Так на заводе работать осталсяМатвей круглый год. С молодою вдовой,Сестрою рабочего, тесно связался.Вот оттого и не ездил домой.Стыд сперва брал, а потом закрутилось,Что перестал домой даже писать.Тщетно Авдотья о муже молилась,Весточку хоть от него увидать!Хоть ни писать, ни читать не умела,Но когда деверь иль свекор читалПисьма Матвея, об этом жалела.Так, как она, никто писем не ждал.Весть о Матвее пришла к концу года:Пристав [6] вошел на рассвете в избуИ сообщил он родным его твердо:Муж, сын и брат их навлек сам беду.В розыске он. «В чем же сын мой виновен?» –Власий спросил еле слышно. – «Поди,Знаешь и сам. Революцией болен!Коли придет, на родство не гляди.Выдай его! Помоги государству!С обыском стану к тебе приходитьЧасто теперь. Супротив власти царской,Коль та от Бога, возможно ли быть?»Власий лицом потемнел. Не ответил.Были на свете дороже емуЖизни своей только вера и дети.С обыском пристав прошел по двору.«Сестры есть? Тесть?» – расспросил на прощанье.Власий, живут где, ему указал.Скоро в селе уже не было тайной,Для чего пристав в село приезжал.Все весть узнали. Матвея жалели:Что б ни творил на чужой стороне,Свой он, родной! Выдавать бы не смели,Хоть бы и был на беду тот в селе.Но не бывал. Так шесть лет миновало.Пристав всё ездил напрасно в село.Сонечка, дочь, без отца подрастала.Верно жена ожидала его.Власий на сына гневился: как можноБыло так вляпаться?! Горе отцаЧем больше множилось в сердце тревожно,Тем пуще сына бранил без конца.Обыски в доме его донималиКак никого. По селенью ходил,Пряча глаза, – уж у всех побывали!Плакать о сыне жене запретил.Тайком Даря плакала – сына жалела.(Как же иначе?) Авдотье сказал,Чтоб вспоминать мужа в доме не смела,Но Николаю помочь отпускал.Вот было счастье! Придет, там поплачет,Поговорят о Матвее они –Чуточку легче душе ее, значит.Отец утешал дочь: «Счастливая ты!Ты мужа встретишь однажды живого.Мне, чтоб Маланью увидеть мою,Ждать надо смерти да света иного.Зря не оплакивай долю свою».Грустно Авдотья в ответ улыбалась.Старый вдовец ее вдруг приглядел.Старше отца, уж зубов не осталось,А не на шутку он к ней тяготел.Стал ее спрашивать: «Тяжко без мужа?Славная ты! Навестила б меня!Вдовье-то горе могилы похуже,Ну а ведь ты все равно что вдова.Или Матвей во сырой во землице,Или забыл тебя». – «Свекру скажи, –Дал Николай совет. – Он заступится.Тайн от него никогда не держи».Что было делать? Авдотья сказала,Хоть и робела, как есть. Власий внялДа сыновей, неповадно чтоб сталоС ней говорить, к старику он послал.Те припугнуть вдовца думали только:«Держись-ка ты дальше от нашей родни!Коль что узнаем, жалеть будешь горько!»Божился вдовец, что ошиблись они:То, мол, Авдотья его завлекала.Шибко без мужа, видать, тяжело.Он бы не прочь, да годов-то немало.Братья со злости бить стали его.Чуть не до смерти во гневе забили.Власий насилу поспел отогнать.Сельские долго о том говорили.Авдотьи вдовец стал с тех пор избегать.Ее ж грызла совесть… Изба Поздняковых(Фамилия Власия это была)Стояла в соседстве с избой Журавлевых.Семья эта скрытной, чужою слыла.Хоть и с рождения самого жилиВ здешних местах. Дал крещеный еврейРоду начало их, как говорили.След был приметен нерусских кровей:Темноволосые все, кареглазы,Между сельчан выделялись ониНи с кем не схожей наружностью сразу.Водился достаток в роду искони.Мельницу, лавку да ульи держали,Много скотины. В селе всём былаЛавка одна, оттого товар брали,Впрочем, и мельница тоже одна.Всё привозил Журавлев, что попросят,В лавку свою. Под заказ торговалИ без заказа. Зайдешь в лавку, бросишьВзгляд – трудно вспомнить, чего не видал.Дело, понятно, его процветало.Много завистников нажил вокруг,Пусть против воли, село уважало.Семья и не знала, кто враг им кто друг.Было за сорок хозяину дома.Звали его Алексей. ОттогоЧто не считался хорошего рода,Долго он счастья искал своего.Все от него дочерей укрывали,Сколько ни сватал, отказ получал.Ну, наконец Катерину отдали –Сметливый отец ее толкам не внял.И не ошибся. Нельзя КатеринеБыло желать себе лучшей судьбы:Муж был надежный. С ним деток нажилиМного. Отцу помогали сыны.Держал и работников. Что ж в том дурного?Да толковали, что мало платил, –Жадный, труда же с них спрашивал много,Чем злую славу себе укрепил.Спит Журавлев как-то раз и вдруг слышит:Лают собаки. Он нехотя встал,Жену не будя, взял ружье в сенях, вышел.Нет, не напрасно собак отвязал!Вор, видно. Очень воров опасался.Выстрелил в ночь, а к нему человекДлиннобородый, худой приближался,Будто бы мало ценил жизни век.Вырвал ружье – расторопный был, крепкий.«Аль не узнал? Я Матвей! Не дури!Счастье мое, что стрелок ты не меткий!»Ружье возвратил. Вошли в сени они.Пить попросил. Алексей ковшик подал.В ведрах стояла вода. ЗачерпнулЧистой воды торопливо, холодной,Гость жадно выпил и молча вздохнул.«Ищут тебя», – Алексей сказал. – «Знаю.Ты не пугайся… К себе я пройтиДумал двором твоим». – «Я понимаю.Сам так построился…» – «Как там… мои?» –«Да ничего. Живы все и здоровы».Втайне Матвей сразу думал узнать,Ждет ли жена, не ласкала ль другого.Но не решался ее посрамлять.Он и не шибко-то знал Алексея.Жили в соседях, но дружбы меж нихНе было. Тот поглядел на Матвея,Понял вопрос он в глазах голубых.«А молодец, – проронил, – твоя баба!Знала – вернешься… Уж коли пришел,Так расскажи, как случилось хотя бы,Что ты в бегах». – «Я к начальству пошел.Цехом петицию мы написали,Чтоб, – был начальником цеха у насСволочь, – с нас штрафы безбожные сняли,Что налагал без причины не раз.Как мы трудились! Считай, в цеху жили!Я стал петицию эту читать.Начальник полицию вызвал – схватили.Со мной человек было шесть или пять.Тот объявил: дескать, воду мы мутим,Хаем царя. Нас в участок вели.Зря оболгали, уж коли по сути!Вижу – конвойный из нашей родни.Вот тебе на! (В Москву тоже подался.Только в полиции стал он служить –Федотка Семенов.) Я было сбиралсяЕго подлецом во всю мочь окрестить,Он на меня поглядел осторожноИ головой покачал. А потомС дороги в участок свернул, тут тревожноШепчет мне: «Прыгай!» Был слева забор.Он сделал вид, что поднять наклонилсяЧто-то, а я влез на спину емуДа сиганул… Он в село воротился?» –«Нет, тоже канул». – «Себя в том виню…Ну, ничего, авось свидимся где-то!Я сперва в нашей округе-то был,Позже смекнул: не годится мне это.Подался в столицу. В столице и жил.Скоро опять революция будет». –«Была уж одна [7] . Может, врешь?» – «Поглядим…Что нам бояться? Простые мы люди.Собак привяжи, и пойду я к своим.Только отцу обо мне ты ни слова.И никому. Я пришел за женой». –Тайну хранить попросил Журавлева.Тот обещал – сбережет как немой.С тем и простились. А прямо наутро –Пристав в село: «Не бывал ли Матвей?» –«Как ему быть? – Журавлев бросил хмуро. –Вы, знать, устали от службы своей.Ливень с утра, у меня обождите.Жалко мне вас. Сколько лет всё гляжу,Труд ваш полезный». – «Добро говорите».Ну, так и быть, пока дождь, посижу.Оно бы, конечно, по службе не надо…Но …» Журавлева тут вышла жена,Будто бы гостю была тому рада.Замысел мужа тотчас поняла.Она разговор ночной тоже слыхала.Коли решил про Матвея молчать,Сама, даже с мужем, о тайне молчала.Пристава стала семья угощать.Живо и ласково с ним говорили,Тот и забыл про всё. Добрым вином(Как отказаться?) его угостилиИ не радел он о долге своем.Опомнился – вечер. «Хорошие люди, –Думает, – и отчего на селеИх, я слыхал, откровенно не любят?Уж не солгут они, кажется мне.Поеду отсюда! Ах, всё надоело!»В соседском коровнике той же поройРобко на мужа Авдотья глядела:Больно чужой он с такой бородой!Дрожь унимая, к нему прижималась,Слезы катились, катились из глаз…«Поедешь со мной?» – «А куда б я девалась?Дочь не видал! Погоди, я сейчас!» –«А ведь и правда, что Сони не виделЦелых семь лет! Может, дочку моюКто без меня грубым словом обидел?» –Думал Матвей. Привела дочь к нему.Соня на рослого дядю глядела.К матери жалась; что папа пришелТой объяснила при нем, как умела,Ласково мать. Дочь он взрослой нашел.В прошлом году девять лет миновало!Десять уж будет. Она на негоСмотрела внимательно – запоминала.В памяти не было детской его.Ей за отца Власий тут приходился,С внуками строгий, ее защищал,Коли обидят, а сам не сердился.Ею по сыну тоску замещал.Отец обнимать дочку бросился. СоняМолча стояла. В тот миг полюбилДочь свою поздней отцовской любовью…Ей про отъезд скорый сам объявил.«Смотри ж, доверяю, не выдай секрета».Молча кивнула. Казалось, ждала,Как увидала отца, она это:Жить им нельзя здесь – сама поняла.Соня росла умной девочкой. Строгой,Будто с рожденья. Счастливым назватьДетство нельзя было – обысков много,Плакала бабушка, плакала мать.Годы прошли в атмосфере тревоги,Тайны. И, может быть, лишь оттогоДумать привыкла с надеждой о Боге –Молилась, чтоб жив был родитель ее.Так Соню мама давно научила.Вот он и жив! Ей Авдотья идтиВелела – искать станут. Вслед не спешила,Муж удержал: «Погоди, погоди».Обнял. Как девка, зарделась Авдотья,Мысли смешались. Вернулась когдаВ избу (недолго-то не было вроде),Ни говорить, ни вздохнуть не могла.Щеки пылали. «Да что с тобой сталось?» –Спросила Татьяна. Авдотья в ответСтойко молчала – с волненья бояласьВыдать словами аль взором секрет.Сердце унять ей насилу случилось.Едва все уснули, в глубокую ночь,К мужу Авдотья опять отлучилась.Ждал ту Матвей. Похвалил он за дочь –Уберегла Соню! «Трудно тут жили?» –«Да ничего». – На Авдотью гляделС лаской. Его вдали много любили,Много к кому сам из баб тяготел.А лучшей не встретил. Давно бы вернулсяДомой за женою, да то ли нужда,То ль блуд держал, настал день: обернулсяВ память свою: там Авдотья одна.Больше ни лиц, ни имен не осталось.И потянуло Матвея домой.Так потянуло! Жена догадалась:Жил не монахом в сторонке чужой.Но… что ж теперь? Она мужа любила.В жгучей тоске вновь обнялись они…С чувством смущенья домой уходила,Будто бы грех совершили одни.Детей родила, а доселе не знала,Как оно может быть! Днем наказалМуж, чтоб вещей никаких не сбирала.Вечером с дочкой к соседям он ждал.У Журавлевых в избе показаласьС Соней в назначенный час. ОттогоЧто ушла скрытно, заметно смущалась.Муж ободрял: «Ничего-ничего».Всех Журавлевых уже не стеснялся,Ибо тем утром по счастью позватьПоесть его в дом Алексей догадался.Голоден был – не пришлось убеждать.«Что ж ты отцу про себя не откроешьАли хоть матери? Выдать тебя,Думаешь, могут? – спросил. – УспокоишьСтарость их встречей. Тоскуют – беда!»Что возразить мог Матвей Алексею?«Ты мне помог, тебе правду скажу:Я уж нисколько о них не жалею.Лица забыл. Я письмо напишу».Молча присели пред дальней дорогой.Молча поднялись идти. АлексейПромолвил негромко, как принято: «С Богом!»Деньги Авдотье дал вдруг у дверей.Первый раз дал, чтоб не в долг. Почему-тоСделалось стыдно ему самомуЩедрости колкой, и в эту минутуПонял: досель не помог никому.Власию сам рассказал всё, как было,Сразу с рассветом. Что сын приходилИ не открылся, отца оскорбило.Али отцом не родным ему был?!Слег Власий с горя. Матвею б валятьсяНадо в ногах его – всем толковал.Дни же считал, чтобы вести дождаться.И дождался: сын в избу написал.Сразу узнал отец почерк Матвея!Именем тот подписался чужим –Дальней родни, стыд отца не жалея.Письмо же отправить друзей попросил.(Не из столицы.) В письме говорилосьВсё о пустом. Даже адреса нет.Власия сердце взволнованно билось,Строкам внимая, – готов на тот свет!Жизни не жаль. В ту же осень скончался.Следом и Дарья. Не ведал МатвейГоря долго – с родней спустя годы списался.Домик снимал для семьи он своейВ две комнатушки. У самого краяПетербурга – столицы. Вмещала онаРоскошь дворцов, но и бедность окраин.Богатство в ней множилось и нищета.Впрочем, не так семьей худо и жили:Вновь сталеваром работал Матвей.Паспорт оформить чужой подсобили.Держали корову для дочки своей.Лошадь держали, как будто извозомПо воскресеньям Матвей промышлял.Ну, а на деле? Без лишних вопросовНуждам подполья на ней помогал.

В честь Софии Римской – мученицы, матери Веры, Надежды, Любви – мучениц, чья память отмечается православными 30 сентября по новому стилю (17 сентября по старому).

В царской России исполнительный чин, в обязанности которого входило выполнение важных общественных и государственных поручений, в том числе уголовный розыск подозреваемых лиц.

Имеется в виду революция 1905 года.

3. В столице

В Петербурге подполье немалое было.Редкие знали друг друга в лицо.Но единила надежды всех сила:Дети их жить будут лучше отцов!Кто-то придет ночью, стуком разбудит.Матвей отворит. И не знала женаДаже обычно, кто были те люди.Страшно ей стало: ребенка ждала.Вдруг мужа схватят? С Матвеем венчалисьСызнова в церкви. «Так надо, – сказал, –Дабы законными дети рождались».Священнику молвила: «Муж мой пропал –В розыске. Я повстречала другого.Он увез в город. Хотела б начать,Дитя ожидая, судьбу свою снова.Батюшка, не откажите венчать!Стыдно в грехе жить». Спросил о приходеБывшем. Туда и направил письмо(Хитры на выдумки бабы в народе).Письмо же ответное скоро пришло.Священник из церкви, где всю жизнь считаласьОна прихожанкой, дал краткий ответ,Что первым браком, и верно, венчалась.Сам венчал. Мужа же нет уж семь лет.Преступник он стал. Как Авдотья невиннаВ отсутствии мужа безвестном, то ейВторой брак дозволить по праву не стыдно.Был очень доволен венчаньем Матвей.Авдотья же в церкви заметно робела(Матвей не женатый по паспорту былИ на своем стал), носить не сумелаСтыд – исповедала. Поп ей простил.Был средних лет, сам семейный. СчиталсяДелом нередким для клира доносВ бедных районах. Однако держалсяСовести батюшка и не донес.Жалел свой приход. Указал он Авдотье,Что мужа не следует ей выдаватьНикому никогда. Бог молчанья не против,Коль это поможет беды избежать.«Батюшки разные тоже бывают», –Изрек назидательно. Крепко МатвейБранил, что призналась попу, ожидаяАреста, но глупость, любя, простил ей.Он понимал, что едва ли годиласьВ жены подпольщику, – слишком проста.Иное ему никогда и не мнилось,Но втайне гордился, что сердцем чиста.Дочь родила. Ее Анной крестили.Еще у груди была, как зачалосьНовое дитятко. АнастасиейБудто в утробе само назвалось.Батюшка тут никого не неволил:«Как назовете, так и окрещу».Следом Иван родился. Был доволенМатвей, понял: сына на старость ращу.Даже не верилось: мальчик родился!После всех дочек! Спустя год за нимИ Александр в семье появился.Только… войной уже полнился мир.Мальчики в доме Матвея рождалисьВ годы войны [8] , хотя беды ее,Впрочем, не вдруг до столицы добрались:Понял не враз народ горе свое.Но… понемногу прилавки пустели.Голодные в город пришли времена.Удачу подпольщики в том усмотрели:Пусть будет счастью такая цена!Смуту нарочно теперь растравлялиМежду рабочих; конечно, МатвейВ том преуспел, за что деньги давали,Ими усилив величье идей [9] .Много народу в боях положили.Что и напрасной, и долгой войнаСлучилась, не прячась уже, говорили, –Как началась, года минуло два.Матвей на заводе работал, однакоМечтал фронтовым агитатором быть.Там, на войне, – средь смертей лютых мрака, –Ужас убийства солдатам открыть.«Немцы, – пока речь вел в городе, – люди:Как русские, люди которых войнаВедет убивать, в плену тех же иллюзий –Долга и чести; враг главный – она.Общий враг бедности – власть и богатство.Монархи велят, а рабочие мрут,Будто скотина. Им жить бы согласно.Нет! К себе злую погибель влекут!Должен быть мир!» Как Авдотья бояласьЧто арестуют Матвея!.. ОнаКаждый день с мужем навеки прощалась,Каждый день весть об аресте ждала.Жене дал наказ: «Не вернусь до рассвета –Сразу с детьми возвращайся в село.Отпустят, найду тебя». Помнила это.Грамоте муж обучил здесь ее.«В столице неграмотной женщине стыдно», –Он толковал. Но жена поняла:К аресту его муж готовит, как видно,Дабы писать ему письма могла.Грамота ей в ее годы даваласьТрудно. Однажды Матвей почитатьДал запрещенное. Так испугалась,Что не умел жены страха унять:В книге что слово – одно богохульство!Как это можно хранить?! А МатвейС тех пор, стараясь щадить ее чувства,Не предлагал запрещенное ей.Втайне мечтал, чтобы с ним разделилаДело его. Что постов не блюлаС мужем, об этом всегда говорилаВ церкви, а в прочем – обычью верна.Даже иконы муж дома поставил –Ради жены. Соню – дочку своюТоже он Бога забыть не заставил.Впрочем, совсем не стремился к тому.С Соней такой Матвей мысли держался:«Для мужа ращу – замуж ей выходить.Только б супруг терпеливый достался,Тот и решит, как жене его жить».Так и росла. Евдокия влиялаБольше на дочку. Мать нежно любя,Меньше к отцу Соня чувства питала.Матвей понимал: мать растила одна.Дочь никогда и ни в чем не неволил,Баловал часто – хотел заслужить,Чем только мог, он привязанность Сони.Братьев-сестер помогала растить.Их она с первой минуты любила.Каждого. Как еще жили в селе,В школу три года там Соня ходила –Внучек учить велел свекор семье.(Многие в школу детей не давалиЖенского пола.) В столице, любя,От книги к хозяйству родные не гнали –Пусть себе в радость читает она.Книги в семье всегда разные были –Соне на счастье. Особенно ейПушкин по сердцу пришелся – открылиСтроки поэта любовь перед ней.Вот бы любить так! К любви тяготелаС юности ранней, пример же ееВ родителях ясный и чистый имела,В жизнь не вникая отца своего.Хоть и, конечно же, кое-что знала.Старшую дочку в четырнадцать летУчиться семья в мастерскую послала:Без ремесла, знал отец, счастья нет.Выбрал Матвей труд для дочки полезный –Быть ей швеей. Соню отдал учитьОн в мастерскую самой Одоевской –Что для мещан та велела открыть.Чтоб и рабочие дочек учили,Скромную плату разумно ввела.Все ученицы княгиню любили,Хоть ее видели раз или два.Кроме шитья, там учили манерам:Как ходить правильно, как говорить,Как одеваться – чтоб чем-нибудь сквернымИмя княгини бы не посрамить.Соня за три года это впитала,И оглянуться отец не успел –К выпуску барышней питерской стала.Дочкой гордился Матвей и жалел:Кто на ней женится? Та на рабочихИ не глядела. Семнадцати летСтала работать: хотелось ей оченьРодным помогать. Возражения нет.Но отсоветовал, чтоб становиласьШвеею на фабрике – каторжный труд.(Для шитья на дому, разумел он, училась.)Вот упаковщицей пусть уж возьмут.Зефир с пастилой паковать она сталаВ цехе на фабрике. Вдруг на глазаИз руководства кому-то попала.С ней говорить стал. Молчать тут нельзя.Спрашивал имя ее и откуда.«Имя красивое», – он похвалил.Сам англичанин. По-русски же трудно,Мало, смешно, на свой лад говорил.Очень уж Соня ему приглянулась!В тот день смущенно с работы домойОна с пастилой и зефиром вернулась:Не взять неудобно – начальник большой.Прибыльным делом считалось в столицеРусской иностранцам фабрики открывать.Где работала Соня, была та английской.Грамотна ли, в другой раз хотел знать.Матвей потемнел: не к добру та забота.Соне на фабрике скоро нашлиПо указанью другую работу –Легче, с бумагами. Дни меж тем шли.Встретив работницу вдруг в коридоре,Ее англичанин всегда узнавал.Здоровался первым, к смущению Сони,Какой-нибудь краткий вопрос задавал.Соня его обхожденья стеснялась.«Нужно с работы тебе уходить,Покуда ты с честью своей не рассталась, –Отец рассудил. – Мой семью долг кормить».Соня ушла. Не взяла и расчетаЗа месяц последний – боялся Матвей:Коль тот узнает – уходит с работы,Он что дурное уж вытворит с ней.(Разные случаи слышал в столице.)Больше работать отец не пускалСоню: какой богатей вдруг польстится?!Дома сидеть ей с детьми наказал.Та и сидела. Любви же, как видно,Конем не объедешь, коль время пришло.Собою хрупка была и миловидна,Чувство к ней финну вдруг в сердце вошло.Утром на улице он ее встретил –Шла она в лавку. Застенчивый взор,Косу до пояса взглядом отметил,Представился. Вышел у них разговор.Ее на каток пригласил – там каталасьВся молодежь. После нескольких встречЕго объясненье в любви состоялось.(Офицер был.) Повел о замужестве речь.Был православного [10] исповеданья –Из царскую веру принявшей семьиВоенной, простой – не дворянского званья,Семью не смутил бы простой род жены.Соня к отцу позвала. Попросила,Чтобы тот выслушал, ибо она,Видя любовь к себе, тоже любила.Сердце впервые свое отдала.Матвей согласился: ну что ж, пусть приходит.Жаль, что чухонец. В назначенный часСтатный военный вдруг в комнату входит,Дочь с офицера не сводит же глаз.«Вы – офицер?!» – «Софья вам не сказала?!» –Финн и не понял, зачем от отца,Будто позор, его гордость скрывала.Матвей разобраться решил до конца.В Финляндском полку, оказалось, тот служит [11] .Пока полк в столице, но лишь до поры.Скоро на фронте окажется нужен.«Жене вы готовите участь вдовы?» –«Нет, уповаю в живых я остаться,Но до прощания скорого дняЖелал бы как можно скорей обвенчаться». –«Что если станет моя дочь вдова?Можете ль вы ради прихотей вашихНевинной душой так жестоко играть?Когда б на коленях молила бы дажеВам бы не смел я согласие дать!» –«Что ж, рано ль поздно война завершитсяНашей победой…» – «О, как вы юны!Одной революции дали свершиться,Другая нас вырвет из глупой войны!» –«Но как это можно?! Уже побеждаем!» –«Отнюдь, попрошу, посмотрите вокруг:Мы губим солдат своих, мы голодаем!» –К согласью нельзя прийти было им вдруг.У каждого в сердце осталась обида.Проводив офицера, обнял дочь Матвей:«Хотя по душе ты пришлась ему, видно,Худ будет, знаю, конец его дней.Или на фронте от пули он ляжет,Иль, если выживет, новая властьЕго за погоны, что носит, накажет.Тебе не позволю напрасно пропасть!»Плакала Соня, отца умолялаДозволить венчаться. Уж скоро онаС тревогой на фронт жениха провожала.(Согласье свое ему тайно дала.)Финн целовал ее в шуме перрона,Первый-единственный раз. ОставлялДевичье сердце столь страстно влюбленным,Как сам любил. С фронта письма писал.Нежно и пылко они умолялиСоню дождаться. В счастливой судьбеЛюбви их, надеждою жил, уверяли.Ей наказал ехать к маме-вдове.Мать его добрая, всё давно знает –В письмах признался той сын, что влюблен.Ее, как невесту его, ожидает,В отпуск домой возвратится и он.Отпуск короткий ему обещали.Там обвенчаются. Понял Матвей:Что-то глаза дочки горько скрывали,И … Чемодан нашел, собранный ей.«Куда собралась?!» Отцу дочка призналась.Больше того: стать она медсестройНа фронте, чтоб с мужем быть рядом, сбиралась.Что ей в Финляндии делать одной?«Нечего делать! – Матвей тут ответил. –Костьми к двери лягу – тебя не пущу!Езжайте в деревню – есть нечего детям,Коль кто помрет, я себе не прощу!А от земли пропитанье найдете». –«Ты с нами, видно, не едешь, отец?» –«Нет, всех твоей поручаю заботе –Меня посылают на фронт наконец.Домой телеграмму послал – вас там встретят».Соня отцу объявила отказ.Матвей, не желая с ней спорить при детях,Жене наказал с ними ехать тот час.Меньшего – Сашу он, правда, оставил –Соня им вслед привезет. Сам с женойПростился сердечно, беречь всех наставил.С вокзала вернулся он к Соне домой.Соня два дня взаперти просиделаВолей отца, но она уезжатьС братом в село ни за что не хотела.Силой тащил на вокзал – не сбежать:Дочки косой обмотал свою рукуКрепко – не вырвется. Всякий читалВстречный прохожий в глазах ее муку.В вагон посадив, брата на руки дал.(Саше от роду лишь год миновало.)И… быстро вышел. Куда с тем одна?Соня решила: ну что же, сначалаБрата отдаст в селе маме она.Денег попросит и сразу уедетВ Питер, потом же Финляндия ждет.Мать – не отец, она дочь пожалеет!Умер как раз Николай в этот год.Умер спокойно. Авдотья узналаОб этом в селе: отцу писем она(Грамоту знал) никогда не писала –Заботой о муже и детях жила.Память услужливо с ней поделилась,Что, покидая родительский край,Отцу не взглянула в глаза, не открылась!Простил ли молчанье ее? Поди знай!Понял ли, что открыть тайну МатвеяДочь побоялась? Вон свекор так клялСына за то же (но втайне жалея),Что Дмитрий ей сразу то горе сказал.Он же, вздохнув, успокоил Авдотью,Тревогу поняв ее: «БлагословилОтец твой тебя – передать просил. ВродеХворал он недолго. При мне уходил.Мы же родня. За ним с братом глядели,Как уж подняться не мог… ЧеловекДобрый был… Дом ваш потом не сумелиСпасти. И к чему? Отслужил он свой век.Был вскоре пожар. Дом сгорел Николая,Сам бы сгорел, видно, жив будь. ЕгоЧьей-то мольбой смерть минула худая –Так все решили. Не плачь за него».Долго Авдотья на деверя смелоГлаз не могла поднимать – от стыда:Долг ее выполнил. Только и смелаСпросить о Глафире. Жива ли она?«Жива, как я слышал. В Москве она. С мужем.С детьми. А у нас, почитай, на селеЛишь старики да калеки. Не сдюжим.Слышь, и мои сыновья на войне.И у Романа. У Агнии тоже.У Пелагеи. Один ЖуравлевСынов откупил, говорят, это можно.Да не про нас бедняков-дураков.Все дело ясное с белым билетом.Будто бы хворые. Только ониТрудятся так, как не помнят об этом.Работников нет. Уж теперь-то одни». –«Наши сыны до войны оженились.Думали, выстроим каменный дом,Дабы пожара вовек не страшились, –Молвил Роман. – Был готов почти он.Тут вдруг война… Сыновей всех забрали.Мы в доме печь не успели сложить –Всех печников воевать сразу взялиДа положили. Как с домом нам быть?Стоит одинокий, просторный, холодный…Печь уж сложили вдвоем, как могли,Дом же, однако, к житью мало годный –Зябко там. Дарим, Авдотья. Живи.Вам все равно идти некуда. МестаНету у нас – много внуков. МатвейВоротясь дом поправит – умелец известный.Мы не чета, хоть одних с ним кровей».На деверей робко Авдотья глядела.Жались к ней дети. Поспорить с родней,Как-то себя отстоять – не умела.Знала: Роман управляем женой.После свекрови в избе заправлялаТолько она, а пока говорил,Строго Татьяна на мужа взирала.Он замолчал и глаза опустил.Дмитрий повел дом показывать. «Таня, –Взмолился Роман, – пусть у нас поживут!Жалко тебе?» – «Чем кормить мы их станем?!Нет, пусть отдельно хозяйство ведут». –«Злая ты, Таня! Ведь дети Матвея…» –«Он их плодил, тебя спрашивал? Нет!Так отчего мы теперь их жалеем?Наши воюют!» – услышал ответ.Спорить не стал. «А моя-то в землице,Агафья, – дорогою Дмитрий сказал. –Каждую ночь сиротинушка снится…»Ввел семью в дом, тяжело замолчал.Холодом, сыростью сразу дохнулоВ лица вошедшим. Простился с роднейДмитрий с порога стыдливо, понуро,И, не спеша, побрел к брату домой.

Первая Мировая война началась в июле 1914 года. В августе того же года в войну вступила Россия.

Многие подпольщики получали на революционные нужды и в качестве вознаграждения за риск деньги из революционной кассы, формировавшейся из средств отечественных и зарубежных жертвователей на дело революции.

Большинство финнов лютеране. Православие обычно принимали обрусевшие финны, жившие ближе к границе с Россией, в России и (или) в знак лояльности к российскому самодержавию.

Лейб-гвардии Финляндский полк – полк Российской императорской гвардии, состоявший из военных финского происхождения. Местом дислокации был Санкт-Петербург (после переименования в 1914 году Петроград).

4. На селе

Авдотья о детях в том доме боялась –Застудятся. Дров им навез печь топитьДмитрий, но, сколько она ни старалась,Согреться нельзя было. Как зимой жить?!Нынче весна хоть. Снаружи теплее,Чем изнутри, было. Скоро пришлаК ней Журавлева, Авдотью жалея,Стряпать хозяйку к себе позвала.Слышала, печь у нее и не варитКак следует. «Что же, спасибо, приду».В лавке съестного у них же набралиИ к Журавлевым – готовить еду.Те, видя скудность, своей поделились.Дали семян на посев. Две семьиНа удивленье селу подружились,Хоть и чужие они – не сродни.Соня приехала. В бедности видяСемью, уж оставить ее не могла.Село – его грязь и тоску ненавидя,Денег последних просить не смогла.Да и Авдотья во старшей нуждалась.Соня писала, жених же молчал.В Финляндию выслать письмо опасалась,Дабы кто горький ответ не прислал.Он жив! – жила верой. Дни быстро летели.Сельские сверстницы Соню своейРовней признать ни за что не хотели –Много чужого заметили в ней:Речь, городскую одежду, осанку…Робость и гордость попутали. ТаНе походила ни в чем на крестьянку.С сельской родней мало зналась она.Больше близ матери в доме сиделаАль на дворе была. Всё же о нейВскорости знать уж молва захотела:Кто шил наряды чудесные ей?В ответ улыбнулась: «Сама я их шила».К швейной машинке девчат подвела,Как обходиться с ней, им объяснила.«Мы не умеем! Ты сшей нам сама.Ткань принесем». Всем сперва шила даром,Потом платить стали. Хоть и бои,Хоть и нужда, были юны недаром.Желали красивыми быть здесь они.Юность брала свое. Чаще платилиПродуктами. Реже деньгами. НарядНа селе городской вошел в моду – форсили,Пусть редкий отец новой моде был рад.В крестьянской одеже куда как сподручнейТруд сельский нести. Городское надетьПлатье на праздник что разве. «Ты лучшеШей сарафаны аль их не суметь?» –Соню с сомненьем отцы вопрошали. –«И сарафаны могу», – был ответ.В столице хоть шить те случалось едва ли,Где восемь жила Соня памятных лет.Удались сарафаны. Пошел по округеСлух добрый о Соне. Бралась та всё шить.К труду на селе не привычные рукиЕе, шитьем стали домашних кормить.(Не ошибся Матвей в Соне!) Время летело.Семья небогато, но сыто жила.Корову рябую (детей пожалела!)Старуха-вдова им на двор отдала.Лошадь из двух своих девери дали.Хоть и бранился с Татьяной своейРоман, всё же братья родне помогали.Али они Журавлевых скупей?Что же Матвей? Слал он редкие письма.Солдаты встречали его хорошо –И наши, и немцы. Желанный мир близко!Опасности будто смеялся в лицо.Раз к немцам пошел… И его задержали.С листовками был, без оружия он.Нашли бы оружье, тогда б расстреляли.И так нарушал, несомненно, закон.Таких агитаторов много ловили,А их всё не меньше. Вздохнул офицер:Уж больно смутьянов солдаты любили!Вот этому б пулю всадить всем в пример!Эх! Молча выстрелил… Писем не сталоС того дня от мужа. Напрасно женаКаждый денечек вестей ожидала,Страшные мысли от сердца гнала.Однажды конверт наконец получила.Открыла. Прочла. И дрожащей рукойПечную заслонку затем отворила –Стал чужой почерк седою золой.Пусть будет так. Пусть никто не узнает.Сама ж заболела. Как радостно ейБыло мечтать, что она умирает:Бог даст с мужем встречу, призрит их детей!«Мама! Она! Революция!» – СоняС улицы в дом забежала, смеясь. –«Что ж так кричит, ведь такая тихоня!» –Думала мать, на иконы крестясь. –Ну, революция… Две пережили,Эта уж третья»… Осенние дниЖелтой листвою близ окон кружили,Золотом землю мостили они.«Что, моя милая?» – «Папа вернется!Вернется домой!» Мысль об этом вошлаВ душу девичью, как в ночь входит солнце.Прежних обид ни следа не нашла.Острою болью любовь отболела.Отца поняла дочь. В родимом селе,Глухом и забытом, душой повзрослела,Пусть приходил финн печальный во сне.Звал за собою. В тот миг просыпаласьСоня в слезах. Что убитый зовет,Как-то сама она вдруг догадалась.Молилась – Создатель тоску отведет.«Вернутся все наши! Какое же чудо!Мамочка, правда?» – Что молвить в ответ,Когда и дышать в жару матери трудно?«Отец не придет, моя милая, нет.Ты никого не пугай этой вестью.Помни сама. А теперь мой черед…Было письмо, а в письме том известье…Детей береги… Пусть священник придет».Батюшка был не давнишний, а новый –Монах. С ним живой разминулся МатвейВсего ничего – побывал сперва дома,Там и узнал об Авдотье своей.К больной заспешил. Услыхала АвдотьяГолос Матвея, не верит она,Что не покойник. Рукою из плотиВзял ее руку, тогда поняла.Виновато Матвею в глаза поглядела:«А я помираю… прости, милый мой!Как жаль умереть!» – С той минуты хотелаЖить она страстно… И встала живой.Дня через три так уже управляласьОдна по хозяйству. Матвей рассказал,Как ее «вдовство» печальное сталось:Подлец офицер его только пугал;Выстрелил мимо – авось забоится!Отдал под суд по закону, потомСам отчего-то своим стал хвалиться,Что порешил. Ложный слух и пошел.Ну, а поскольку к своим не вернулся,Те и решили… И друг написалЕй, коли случай такой обернулся, –Зря ему, трусу, вперед адрес дал.«Он от себя, видно, много прибавил». –«Так указал, где могила твоя,Что сам хоронил…» – «Тут уж явно слукавил!Жив и здоров я, родная моя!»Судить не успели. Пока находилсяПод следствием, чаянья многих сбылись –Пришла революция, освободился.«Сюда только вести о ней добрались?Нескоро. Ну, край тут, понятно, далекий».Глаз не сводил муж с Авдотьи своей.Чуть не поспел бы к ней, жил б одинокий…Любо и страшно, что дорог так ей!Прямо беда. На село возвращалисьБлизкие с фронта. По счастью села,Кто провожал, почти все и дождались.(Вся возвратилась Матвея родня.)Много в селе о том радости было.Как же теперь всю большую роднюСоня, деля эту радость, любила!Кровь горячо поняла в ней свою.Жизнью жила общей. Все принималиСоню как ровню. За бывших солдатБыстро отцы дочерей отдавали,Коль те и сами венчаться спешат.(Еще венчались.) В такую-то поруБрак подневольный век долгий отжил.Было, любилися (и без позору!)Даже до свадьбы – такой уж был пыл.Соне невесты свои поверялиСекреты и чаянья. Ясно, что ейЧасто с приданым помочь доверяли.К одной из родни лишь не сватались – к ней.Нравилась многим. Боялись: откажет, –Гордая. Соне все были родня(Хоть и на грех уж никто не укажет –Худшее людям списала война,А по-иному глядеть не умелаВсё ж на своих, коли в каждом родствоДальше ли, ближе она разумела.)Тут уж какое страстей торжество!Так ушла юность. Приданое шилаСоня по-прежнему. Пламя войны –Гражданской вновь судьбы огнем опалило.Много людей полегло без вины.Были идейные – эти считалисьДаже счастливыми: знать довелосьИм и о них, за что с домом расстались.А большинство шли на фронт как пришлось.Были ли белые – нет от них спасу:Всех лошадей по округе взялаАрмия их и съестного запасы.Сёла разула-раздела она.Чем только можно в домах поживилась.Брали в солдаты они тяжело.Ох, не одна жена мужа лишилась,Что не хотел уходить от нее!Другие пошли, а верней, их погнали.Только в себя пришел бедный народ,Что-то нажил, – в селе красные встали.Дело такой же взяло оборот.Так и случалось, что брат шел на брата –На самом деле. С пятнадцати лет [12] Красные юношей брали в солдаты,Брали мужчин, прежде скрывшихся бед.Свадьбы в ту пору скромнее справлялись.Реже. За совесть потом, не за страх,Впитав чью-то правду, крестьяне сражалисьИ… погибали на двух сторонах.Новая власть на крови становилась.В эту-то пору жалеть о цареРедко, по правде, кому доводилось –Он долю испил в чаше, данной стране.Он сам это выбрал. Хитрей оказалсяМестный помещик: набравши добра,Махнул за рубеж, где порой сокрушался,Что с Родины мало увез серебра.

С 1918 года официальный нижний возраст призыва в Красную армию составлял 21 год (в 1917 г. служба в Красной армии была объявлена добровольной, что не спасало от фактических злоупотреблений), но, если парень был рослый и крепкий на вид, в его возрасте особенно не разбирались.

5. Петр Арсеньев

Шли годы. Крестьяне домой возвращались.Хмурые, бедные были они.И в мирную жизнь потихоньку впрягалисьОпять – будто не было страшной войны.Будто приснились былые невзгоды.Петр Арсеньев вернулся домойВ деревню весной двадцать первого года,Когда самому пошел двадцать седьмой.Пришел при петлицах. С крыльца мать не смелаПоверить: «Сынок!» – закричала она.И выражения глаз оробелаСына вошедшего – это война.Была до политики женщиной темной.Как воевал, где, зачем, отчего,Понять не пыталась, но каждый день черныйЕй показался вдали от него.Каждый день Богу о сыне молилась.Тот чаще молчал, возвратившись домой,Она же к расспросам отнюдь не стремилась –Прошел две войны, а, гляди-ка, живой!«Теперь-то совсем пришел?» – «Мама, не знаю,Как жизнь обернется». – «А я-то жену –Мать внуков моих для тебя выбираю!К кому станешь свататься?» – «А, ни к кому!» –«Что ж так?!» – «У жены моей тяжкая доля –Сгибну. Зачем мне жена? Для чего?»Мать, видя глаза напоенные болью,Вздохнув, отступала, жалела его.Бессонницей мучился Петр. ОтрывкиКороткого, тяжкого, смутного сна,Терзая, в предутренней таяли дымке.Боялся снов – память была в них честна.Мать снова молилась. У старой иконыСтояла, шепча что-то. Петр смотрелНа это с усмешкою, но без укора.(В боях атеистом стать твердым успел.)Прожил дома с месяц – чуток полегчало.Стал крепче спать, к севу – лошадь купил.(Что деньги за службу привез, мать не знала.)Одежей крестьянскою форму сменил.Хозяйство повел. Урожай собиралиПо осени добрый. В деревне ПетраУже года три свадьбы как не играли –Некому: стала невестой война.А девки росли! На пришедших гляделиС фронта, как звери добычу глядят.«Красивые, – мать всех хвалила. – УжелиНет по сердцу?!» – Сын отворачивал взгляд.«Обычные». – «Петя, какой ж тебе надо? –За радостью сыном успела забыть,Что он холостым жить намерен. – ОтрадаБыла б мне немалая бабкою быть!Когда ж твоя свадебка? Уж налетелаЗима!» – Петру молвила строго потом. –Болтают, что хворый ты! Это ли дело:Полгода как здесь, а жены не взял в дом?!Али ты с кем втихомолку гуляешь?» –Петр в ответ покачал головой:«Прознали б, коль так». – «Ну, гляди! Не обманешь?Вправду ль особливой ждешь что ль какой?» –«Жду», – молвил так, чтобы бранить пожалела.Был Петр единственным сыном вдовы.Рано – брюхатою мать овдовела.Жили в нужде большой с сыном они.Рос Петр упрямым, ни с кем не водилсяИз сверстников, только как в школу пошелОт деревни за двадцать верст, там подружился.Мальчика звали Архипов Антон.Тот тоже в школу ходил издалёка –Был из семьи путевых сторожей.Жили от хвойного леса те сбоку,В стороне от поселков, вблизи от путей.За лесом густым тем как раз начиналасьДеревня Петра. Ее людной назватьНикак нельзя было – всегда глушь считалась.(Представится случай ее описать.)Антон схож с Петром был: такой же упрямый,Рослый и крепкий, но с детства с людьмиСходился легко, слыл открытого нрава.От школы домой было им по пути.Петр бывал у Архиповых: те-тоНе голодали. По службе своейЖили Антона отец-мать безбедно,Сына они привечали друзей.Много у них детворы собиралосьРазного возраста, ибо АнтонБыл не единственным. Вот вдове радость!И после школы дружили потом.Вместе на фронт немца бить их призвали –Как одногодков: октябрь стоял,Шестнадцатый год. Первый бой принималиВместе. Антону последним он стал –Везуч оказался! «Ты б, Петя, к АнтонуНаведался что ли?» – «На что я ему?Он по ранению был комиссован,Раненный сразу же – в первом бою.А я… мира ждал, сидя в грязных окопах.Умней был бы – сбёг, как сбегали тогда.Только вернулся – другая забота…Зачем говорить? Ты всё помнишь сама».Мать мало помнила, как сына взялиОпять воевать, будто вместе с ПетромПамять о дне этом страшном отняли…Январь снежным был в году двадцать втором.Тоска снова душу Петра одолела.Непрошено вновь приходила к немуВойна в сновиденьях, и сердце болелоО чем-то известном ему одному.«А что, в самом деле, проведаю друга, –Решил. – Он, небось, уж слыхал про меня;Что я воротился, жаль только друг другаНам с этой поры никогда не понять».Поехал к Архиповым. Те давно жилиНе в сторожах: в Меховом во селе,Куда дети в школу их прежде ходили,Построили дом свой на радость молве.Их в Меховом хорошо люди знали,Ибо рождением были своимОттуда Архиповы-старшие сами.Вернулись из будки далекой к родным.Антона мать гостю, Петру, была рада.(Уж про Антона чего говорить!)Властная женщина. Муж ее взглядаБоялся порой – так хотел угодить.Любил он Матрену. Она выходилаЗамуж – красавицей первой была,Слова недоброго с уст не сронила,После уж трудная жизнь доняла.Скольких детей они с ней потеряли!Было четырнадцать, выжило пять.Прочих болезни да роды отняли.(В будке одной ей случалось рожать.)Крестили, понятно, не всех их. Считалось,Что некрещеные будут в аду.Как уж Матрена о тех убивалась!Нравом резка стала всем на беду.Муж ей прощал. С ней чего не бывалоСгоряча, в пылу ссоры. Его на морозНочью в исподнем одном выгоняла,Бросив тулуп за дверь – чтоб не замерз!Босой уходил от нее он по снегу,Долго в селе не решаясь искать,Надеясь скрыть стыд, никакого ночлега,Стыда бы послушал – поминки б справлять.Утром искала жена, находилаУ дальней родни. Обнимала егоОна, целовала. А после бранилаСызнова. Зла не держал на нее.Был за ним грех: выпивал он. Однажды,Когда в сторожах еще жили они,Уехал муку молоть. Солнце уж дваждыЗашло. Мужа нет. Каб не вышло беды!(Пшеницу они в сторожах не растили,В округе зерно покупали.) КогдаК концу третьи сутки тревог подходили,Мужа искать поспешила жена.В отсутствие мужа сама обходилаОтрезок путей его. Дважды в день. ЕйУйти из сторожки нельзя теперь былоПо правилам – сторож быть должен при ней.Нарушила правила. Уж представлялаВдовой себя в страхе. Смотря мрачно вдаль,Она на пригорке высоком стояла,Сердце сжимала-давила печаль.И вдруг… увидала его. Ехал пьяный,Веселый. Не правил он – лошадь везлаПо памяти. Разум затмило тут здравыйМатрене. С пригорка проворно сошла.Крикнула лошади стать. ОбъяснитьсяС мужем хотелось ей здесь и сейчас.Взгляд ее зоркий успел убедиться:Один мешок пропил муки тот как раз.Выпрягла лошадь. В словах не умелаВыразить гнева, что рвал грудь ее.С мужем телега к земле полетела,Тотчас потемнело в глазах у нее.В чреве нещадная боль появилась.Хлынула кровь. Муж поднялся с земли,Стоном встревоженный. «Что приключилось,Матрена?» – «Довел! Теперь вдовым живи!»Схватил жену на руки. Понял всё скоро:Надорвалась, опрокинув его.Трезвея с ее угасавшего взора,В больницу повез. Ехать им далеко.«Не довезешь! Бог с тобою! Прощаю!» –Услышал дорогой. Мешки сбросил он,Лошади ношу весьма облегчая,И, не щадя, гнал во весь уж опор.Насилу поспел. Врач весьма подивилсяСиле Матрены: «Вот баба!» – «ОнаСо мной так за то, что в трактире напилсяИ пропадал там безвестно три дня». –«Жена твоя будет жить. Только не сможетРодить уже… Сколько ей? Сорок годов?» –«Сорок пять. Знал я, что Бог нам поможет!А детей народила». – «Ну, сам будь здоров!»Прокофий от счастья рыдал. Не укралиМешки с мукой. Он не поверил глазам:Где их оставил, они и стояли.Тут дал Прокофий вновь волю слезам.Уж без жены-то пришлось потрудиться:Стряпать, стирать, печь топить и с детьмиМалыми, точно супруга, возиться,Дважды в день обходя в двойной мере пути.Понял Матрену. Жена не умелаДолго зло помнить – избавил ееОт смерти; но сердцем мгновенно кипела,Едва случись пьяным заметить его.При всем том друг друга они обожали,Дивя детей взрослых, и в годы своиДруг друга в объятьях с охотой держали.В их доме любил Петр чувство семьи.Всё ведал. Матрена Петра отличалаС детства. Когда немцев бить уходил,(Антона в солдаты как раз провожала),Петру наказала, чтоб жив приходил.Перекрестила его рукой нервноПосле Антона – вот всё, что могла…«Петечка, как ты?» – «По правде-то? Скверно». –«Ранен был?» – «Нет». – «Ну! Так жизнь сберегла!Другое забудется, – молвила тихо. –Антона не брали… потом воевать.Хромает – спасло, а тебе пришлось лихо!» –«Как многим. Не век же о том толковать?» –«Антон у меня шестой год как женатый.Ты скоро ль думаешь?» Будто шутя,Заметил ей Петр: жених не богатый –Мало кому приглянется в зятья.«А наживешь! – ему было ответом. –Другие ль богаче? – Своих дочерейМатрена окинула взглядом при этом. –Грушеньку б взял нашу», – думалось ей.И сама Груша об этом мечтала.Глаз на Петра поднимать за столомОна не решалась – так сердце пылалоПервого чувства теснимо огнем.Ей давно нравился Петр. НевестойВоображала себя только с ним,Хоть и красавицей вышла известной.Мила была многим, а ей – он один.Даже не помнила, как приглянулся.Тайно ждала его. Петр с войныПриметней, чем помнилось Груше, вернулся –Ее летам шрамы души не видны.Что до Матрены, та всё понимала,Но и надеялась… Груша была,Как все Архиповы, очень упряма,Не допускала, что даром ждала.Не допускала, что мог он от пулиСгибнуть, что мог послать сватов к другой,В край не вернуться родной почему ли, –Ей Петр на свете назначен одной!По разнице лет, не воюй он, в невестыЕму б не годилась, но даром судьбы,Благоволящей мечте ее детства,Были свободны решать жизнь они.Петр и сам на себя удивился:Только на Грушу разок поглядел,Ее красотою немало смутился.Ей восемнадцать! Поверить не смел.Как она выросла! Как повзрослела!Он по привычке ее вспоминалДвенадцатилетней, которой гляделаВ толпе, как на фронт первый раз уезжал…Долго не виделись! «Грушенька-Груша,Зачем ты такая? За мной пропадешь», –Думал с тоскою. Предчувствие руша,Сердце шептало: «Один раз живешь!»И … послал сватов. «Небось, не посмеютТеперь хворым звать!» – Уязвили словаТакие Петра о себе тем больнее,Чем пуще неправда их ясной была.Архиповым-старшим весьма полюбилосьТо, как посватался, – через родню,Сам не поехал. Теперь что творилосьВ селах! А он уважал старину.Добрый ответ для Петра передалиСразу. И пусть на селе языки,Будто приданого ищет, шептали,Архиповы были с решеньем легки.Дать посулили за Грушей одеждойЕе, ничем больше, – молву отведетЭто решенье, а дочка, как преждеПринято, к мужу обшитой уйдет.(В округе с достатком семья почиталасьАрхиповых. Как умудрились нажитьДенег, когда всюду бедность считаласьОбычьем, о том будет срок говорить.)Мать же для Грушеньки-дочки хотелаСамого лучшего. Соню шить в домПриданое Груше давно приглядела –Славилась Соня искусным трудом.Задаток большой дала. Соня смущалась:Шить в чужом доме? Зачем? Для чего?Али в своем никогда не справлялась?«Вдруг станешь шить в тот же срок для кого?Нам не успеешь. Уж я глядеть буду,Чтоб не ленилась!» – Архипова ейМолвила твердо, а спорить с ней худо;Кто платит, тот прав, хоть и стыдно людей:Архиповых сын, говорят, неженатый.Меньший. Да, видно, судил померетьБог старою девой! Заказ был богатый,А нет женихов, что о славе радеть!Спросила у матери. Мать ей сказала:«Шей с Богом, где молвят». Она про семьюАрхиповых зла никогда не слыхала,Но слышать случалось зато похвалу.Матвея нельзя спросить мнения было –Уехал работать в Москву. «Твой отецНе стал возражать бы», – за мужа решилаАвдотья. Пришел тут сомненьям конец.Соня вздохнула, судьбе покорилась.Вещи в тот день же свои собралаВместе с машинкой, с родными простилась.Матрена сама на свой двор отвезла.Кликнула сына помочь им с вещами –Чтобы снес в дом. Так как старший хромалСильно (не зря воевать-то не брали!),Григорий родным за двоих помогал.Тулуп враз накинул да вышел из домаОн быстрым шагом. На Соню взглянулВзглядом одним, и не надо другого –Сразу в глазах ее он утонул.Сразу почуял: жена его будет,Встретил судьбу. Стал он с этой порыТаким домоседом! Заметили люди.Из дома не выгнать, хоть что посули!К счастью, зима в эту пору стояла.Соня старалась с заказом поспеть –(Свадьба на Троицу). Если вставалаДнем от шитья, то поесть чтоб успеть.Ее за столом, как родню, всегда ждали.И, хоть достаток был виден в дому,Слова о том никогда не сказали.Ровню в ней все признавали свою.Ровня и есть. «Не одной ли мы крови?» –Как-то Матрена спросила сама.«Нет», – неуверенным был ответ Сони.Вглубь веков глянь – вся округа родня.«Верю. Родню далеко свою знаешь,Как все Поздняковы… А сын мой глядитКак на тебя, уж, небось, примечаешь?Что тебе сердце твое говорит?»Соня в ответ ничего не сказала.Комнату ей свою дали в дому,Так не спала почти – боязно стало,Что в ум вдруг придет быть к ней ночью ему.«Зря не робей, – наказала Матрена. –Коли мой Гриша обидит тебя,Выйти живым не позволю из дома,Хоть мне и сын – я уж буду не я!Шучу! Он застенчивый парень, хороший».Соня смущенно глаза отвела.Сочтя, что сказала куда уже больше,Матрена о том впредь речей не вела.Соня ей нравилась. Как ладно шила!И уж, конечно, нельзя отрицать,Что и скромна, и умна, и красива, –Сочетание редкое – надо признать.Что ж, если сладится, пусть. Будет рада!Гриша в семье ничего не скрывал,Что полюбил Соню с первого взгляда,Это и пес на дворе их слыхал.Матери сын спешил первой признаться:«Готовь, мать, две свадьбы на Троицын день».Так и сказал. Но в любви объяснятьсяНе торопился – не время теперь.Соня сперва его очень робела.Как он глядит! Сразу всё поняла,Хоть и сознаться себе не умела,Что полюбить его тоже могла.Видный был парень! Высокий, кудрявый,Голубоглазый. Считаться в селеМог женихом Гриша первым по праву,Да при небедной к тому же семье.Только… невест до сих пор сторонился –Ни одна не пришлась к сердцу… Сверстников онЗакрытой душою как будто дичился, –Нравом совсем не такой, как Антон.Замкнутый, только своим доверялся,Но тем уж полностью. Стал приходитьК Соне он в комнату, будто старался,В шитье ей, заради сестры, подсобить.То в клубок нитки усердно смотает,То подаст что-то. А как его гнать?Сын ведь хозяйский! Где хочет, бывает!Но и душа не велит прогонять.Очень уж ладный! Тепло сердцу былоОт его взгляда. Не помня себя,Всю свою жизнь ему Соня открыла.(Только о финне молчала она.)Он ей в ответ поверял свою тоже:В Питере жить и ему довелось.Работал в пекарне там. Так осторожноЧувство в груди у нее занялось.И, может быть, уж не столько боялась,Что ночью придет к ней, как ей самойЭтого втайне невольно желалось…Моложе казался на год на другой.В армии не был. Причин не спросила.Знала, что белый билет, отчего,Ей неудобно расспрашивать было;Больше про Питер пытала его.Где жил? Почему? «У двоюродного брата.Он там женился, а мне посмотретьШибко хотелось столицу когда-то.Так и остался. Село что жалеть?Учеником стал у пекаря. Мама,Правда, в пекарне работу мою,Как стало известно ей, так осмеяла,Что не мужская. Уж здесь не пеку.А пекарь был добрый. Свой угол мне тожеДавал, я от брата к нему не пошелСам – у родни больше нравилось всё же.Детишки у брата пошли – хорошо!Воля б моя – по сей день бы остался.Пекарня закрылась. Как брат за меня,Что сыщет работу другую, вступался!Мать всё, как обычно, решила сама.Приехала. Я не ослушался маму –Вернулся домой. Долго в Питере жил –Три года! В селе у меня друзей мало.Точнее, не знаю, есть хоть ли один.Приятели Грушеньку нашу глядели.Красавица! Каждый хотел от меня,Чтоб его похвалил ей, но я в таком делеСестре не советчик ведь… Дружба прошла».Рассудительность Гриши по тем словам знала.Всё, что когда-либо ей говорил,Отклик живейший души вызывало…Селу лошадей летом прошлым добыл.На Украину поехал за ними,Хоть и опасно – Махно. Повезло:В поезде бабы под юбками скрыли,Как стал тот брать с поезда, – чудо спасло.Не для нее ли? «А то б расстреляли! –Ручался Григорий. – К Махно б не пошелВ банду я, пусть бы хоть как зазывали.А кто отказался, тот смерть и нашел».Обратно – ночами. Вернулся ГригорийС восьмью лошадьми. Вспоминала самаСоня, каким здесь встречали героем!Шесть из них скоро семья продала.(Уж у кого тогда деньги водились,В войну? И за нитками ездил потом,И за иным, оттого и нажились.)А то на быках всем пахали селом.Потом и другие поехали тоже –Кто где сумел, там достал. На селеХорошая лошадь и жизни дороже.Семье Сони пахали – спасибо родне.Им самим отдали лишь жеребенкаМалого: мать померла у него.Жалели его в семье точно ребенка,Ходили за ним уж не хуже того.В доме держали. Матвей печь поправил –Стало теплее. Роману проститьНе мог, что семью его в доме оставилСыром смерти ждать. Должен был приютить!

Купить и скачать

в официальном магазине Литрес

Добрая память

Хромченко Софья Владимировна

Документальное

биографии и мемуары

книги о войне

Стихи и поэзия

поэзия

Без серии

Добрая память

Полезные ссылки

Контакты

Подпишитесь на рассылку: