Шрифт:
Маленький дикарь, родившийся в песках возле аэродрома, ты смотришь на молодую томную женщину в купальном костюме с распущенными волосами, лениво позирующую рядом с коротко стриженным холёным надменным мужчиной у огромного валуна на фоне волн или на узкой тропинке среди диковинных тропических деревьев. Ты понимаешь, что это твоя бабушка и твой дедушка. Что у них нездешние, гордые, глубокие лица, какие нынче увидишь разве что только на старых фотографиях.
Они молоды, они только догадываются про страшное время и безнадёжное место, где их угораздило родиться, им ещё не объяснили правила игры, ещё не предъявили счёт.
Они уже понимают, что их стране не нужны эти крепко, обеими ногами стоящие на земле парни и девушки из бесчисленных огромных семей, рассыпанных тут и там на российских просторах: они воспитаны в другой вере и долг свой перед родиной видят по-другому.
Они уже видят, что их стране нужны другие, готовые бежать петушком за дрожками, готовые клеймить отца и брата, не помнящие родства и не виноватые в этом, не отмеченные каиновой печатью убийцы, а только обманутые, слепые, безъязыкие, нетвёрдые в вере, тёмные, не умеющие прочитать, написать, понять.
Но они ещё не догадываются, как сильно их ненавидит родина, как не хочет она, чтобы они были, как задумала она избавиться от них с помощью доноса и лагеря, как хочет убить их непосильным трудом, страхом за родных, болезнью или пулей.
Они ещё не знают, что их и им подобных здесь не должно быть совсем.
Они ещё не знают, что всего через десять зим им уготован обезображенный войной голодный город, разлука, отчаяние и горечь, с которой им, разделённым большим холодным океаном, суждено сойти в могилы и исчезнуть, сгинуть в спокойной невидимой реке.
6
1 января 1987
……………….
Вспоминаю своё далёкое детство. Ты не знаешь, но возможно, слышала от мамы, что после Нового Года, после Рождества был ещё праздник Крещение, который приходился на 6 января по ст. стилю. А перед этим днём, накануне, был день, который назывался «Голодная кутья». В этот день, в два часа, была служба в церкви, и освящалась вода. И потом дома все собирались в столовой, где был приготовлен постный обед: были пирожки с фасолью, с картошкой, с капустой, был винегрет, что-то ещё, не помню. И завершалось торжество обеденное пшеничной сладкой кутьёю и взваром.
У нас существовал обычай: если кто за столом во время обеда чихнёт, тому отец выдаёт ценный подарок – 10 рублей золотом.
Помню, за столом отец, мать и нас, малышей четверо: Виктор, я, Нина и Зина на руках у матери. В ту пору мне было 4–5 лет. Зине не было и года. Торжественно объявляется, что наступило время, когда первому, кто чихнёт, тут же сразу будет выдана награда. И несмотря на то, что мы голодные, ведь с утра ничего не ели, мы всеми силами стараемся вызвать чих – мы загружаем нос капустой, фасолью, кашляем, но чиха не получается.
И я тогда же пожалел, почему я не знал об этом обычае раньше? Я бы мог потренироваться, что-то придумать, выработать и заработать…
Наш обед подходит к концу. Старания наши бесплодны. И вдруг, как гром среди ясного неба, раздаётся чихание, и чихнула безо всякого основания самая маленькая Зина!
26 января 1987
……………………………
Со здоровьем у меня уже совсем неважно стало. Моё здоровье на исходе. И уже так надоело мучиться, страдать, что с нетерпением жду – где же конец. Ведь все мои недомогания и неполадки разрушительно действуют на нервы. Бессонные ночи стали терзать меня. Ведь это ужас какой – с вечера до утра мысли, волнения, переживания, масса недоделок гвоздём сидят в голове. Порой мне кажется, что черепная коробка у меня не выдержит напора, лопнет, и всё ненужное и лишнее вытечет
1 марта 1987
С нашим Виктором у нас дружба была с детства. Он раньше меня пошёл в училище, и был он старше меня года на два. Но в школе мы жили как-то раздельно. Я только помню, что меня дразнили как и его, по созвучию – «Ярошка-картошка» или просто «картошка».
Бывало, на зимние каникулы нас приглашала Маруся или Коля. Зимы были тёплые, грязные. И мы были целыми днями привязаны к дому – сидели у окна, следили за гусями соседей и ждали, когда гуси начнут прятать свои носы под крыло. Говорили, что это верный признак – завтра будет мороз, всё подмёрзнет, и мы сможем выйти из дома. И почти всегда Виктор, не дождавшись конца нашего отпуска, уже торопил меня возвращаться в училище. И всегда мы приезжали раньше всех. И летом мы были неразлучны, работали вместе и веселились вместе.
Покупки в местной лавочке были на нашей совести. Бывало, купим голову сахара и еле прём её вдвоём.
Во дворе у нас под акацией стояла повозка для двоих лошадей, и на ней была 40-ведёрная бочка для воды. Очень редко кто-нибудь приходил с парой лошадей, запрягал и ехал на лиман к колодцу, тягал вручную 40 вёдер воды, наливал полную бочку и привозил к нам. А обычно это было на нашей с Виктором обязанности. Каждый второй день мы вдвоём, ведром должны были натаскать полную бочку воды с лимана. Мы вооружались парой вёдер, коромыслом и таскали, наполняли бочку. Расход воды был очень большой, было много всякой птицы – гуси, куры, утки, цесарки. Стирка, мытьё. Народу ведь было много. И всё это делалось бесплатно…
Часто к вечеру мы для своей публики устраивали цирк – выступали Виктор и я. Была борьба или показывали гимнастические упражнения – кривлялись, дурака валяли, подражая цирку, которым очень увлекались.
На воде Виктор был на последнем месте. Случилось, он катался на лодке один, и лодка легла набок, парус намок. И в школе, и в жизни он был большой неудачник. За это мама его любила больше всех. Не помню, как и почему он выбыл из училища и попал «на псарню». Он и женился на Зое, по-моему, неудачно. Отец её дроголевал, т. е. с лошадью зарабатывал семье и себе пропитание. Любил выпить.
Её старший брат был глухонемым, и я бывал очень редко у них, страшно боялся его.
Виктор публично отрёкся от своей службы, от отца. И перед войной работал в колхозе, эвакуировался и там где-то умер. Он хорошо пел. Великолепно играл на балалайке, но счастлив, по-моему, никогда не был.
11 марта 1987
………………………….
Ты не отчаивайся и не переживай уж очень, но я скажу тебе по-честному, что я так устал от тоски и одиночества, так во мне всё болит, так приелось и трудно, что уже нет ни сил, ни здоровья. И руки в бессилии опускаются. И выхода нет. И впереди – пустота.
7
Тебе говорят, что на этой старой фотографии твои бабушка с дедушкой, вот, видишь, здесь написано «Анапа-1932», ты делаешь вид, что впечатлён, ты киваешь, чтобы не обидеть бабушку. Ты не хочешь, да и не можешь размотать этот клубок на четверть века назад. Что разглядишь ты в этой темноте?
Одно и то же время для бабушки и для тебя течёт по-разному: бабушке уже почти не за что цепляться, а ты – ты пока застрял в мелкой протоке, у тебя полно времени на то, чтобы разглядеть и солнечного зайчика, и жука-плавунца.
И вообще ты сейчас думаешь совсем о другом.
Ты вспоминаешь историю, которая приключилась с вашим пожизненным армавирским соседом, толстым и добрейшим дядей Миней Хрусталёвым. Именно ему бабушка продала полдома, когда осталась одна с твоей будущей мамой и Лёкой.
У дяди Мини не было детей, и он любил и баловал тебя, как родного: сюсюкал, придумывал разные ласковые шутливые прозвища, вырезал свистульки, разрешал красить забор и брал с собой погулять.
Гуляли недалеко – до ближайшего пивного ларька. Когда шли, дядя Миня задыхался, хрипел и булькал. Выпив залпом полкружки, успокаивался, показывал тебя друзьям, гордился. Говорю вам, племянник мой. Зовут Сашулька. Откуда? Оттуда! Ты посмотри, ржут, дураки. У меня что, не может быть племянника?
У дяди Мини была пугавшая тебя красная лысая голова, волосатая грудь, синее брюхо и одышка. Ещё у него была жена Раиса, собака по имени почему-то Мальчик и друг – тихий, задумчивый выпивоха, с которым дядя Миня иногда крепко зашибал.
После этих встреч Раиса имела обыкновение отселять дядю Миню с другом в отдельный домик во дворе, который дядя Миня именовал «кемпингом», где они и ночевали на двух солдатских койках, разделённых солдатской же тумбочкой.
Мальчик имел обыкновение запрыгивать в постель хозяина и греть тому ноги.
Однажды ночью, после очередного вечера обильных возлияний и задушевных бесед, крепко уснувшего дядю Миню разбудил ужасный вопль друга:
«Минька, кто здесь у тебя? На меня мужик сейчас навалился и давай душить».
«Может, это Мальчик?», успокаивал дядя Миня.
«Какой на хер мальчик, – обижался друг, – говорю тебе, здоровый мужик. Лохматый как чёрт».
Кто нынче помнит наших бездетных соседей Хрусталёвых, давно унесённых медленной – не то, что их родная Кубань – рекою времени? Спасибо вам за ласку, за вечерние посиделки и разговоры, за фартук, полный отобранной специально для тебя самой спелой вишни, за огромный орех во дворе.