– Пятнадцать тысяч девятьсот двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь… Сколько еще отжиматься, дядя Гриша?

– Двадцать тысяч, как и на правой! Не отвлекайся, а то со счету собьешься.

– А можно я про себя буду считать?

– Можно. И помни, тебе еще побегать надо, затем – урок фехтования, потом начнешь отрабатывать новую ката, а вечером – занятия каллиграфией и стихосложением.

– Не мое это. Мне еще двадцать тысяч раз отжаться легче, чем стихи слагать.

– Каждый уважающий себя воин должен в совершенстве владеть слогом, равно как и мечом. Так записано в кодексе Бусидо.

– Знаю, дядя Гриша.

– Ты не просто его читай, а извлекай мудрость. Без постижения мудрости воин – не воин.

– Да я понимаю…

– Кодекс – это свод воинских ценностей и добродетелей. Он также учит, как вести себя в сложной и непредсказуемой ситуации.

– Да, это ценно.

– А сейчас, Елизар, тебе надо сконцентрироваться на скорости.

– А по-моему, сила важнее.

– Скорость, Елизар, – скорость и точность. Как ты думаешь, зачем я стою у тебя на спине в стойке некоаши-дачи?

– В некоаши-дачи? Чтобы дополнительная нагрузка у меня была.

– А вот и нет. Я стою в этой стойке с закрытыми глазами, чтобы улучшить мелкую моторику коры головного мозга и работу вестибулярного аппарата.

– Чего-чего?

– Потом объясню. Вот ты задумывался, почему не можешь меня победить ни в фехтовании, ни в кумите? Так задумывался? А я ведь и меньше, и слабее тебя.

– Ну, у тебя опыта больше. Ты же уже сто двадцать лет занимаешься, а я только пять.

– Отчасти ты прав. Но дело в том, что я быстрее и точнее тебя. И могу использовать твою же силу против тебя.

– Это как?

– Ну вот почему ты в кумите не можешь одолеть Марью?

– Она же Искусница. Это у нее в крови.

– А вот и нет. Просто она освоила искусство уклонения и умеет направлять чужую энергию в нужное русло.

– Не люблю я все эти захваты, броски.

– Ты еще не постиг философскую суть. Все не так просто, как кажется. Когда ты достигнешь следующей ступени мастерства, я буду учить тебя вести бой с завязанными глазами.

– Зачем?

– Не ищи легких путей, Елизар. Созерцание себя изнутри позволяет добиться совершенства извне.

– Все. Я закончил отжиматься, учитель.

– Ну тогда сбегай в город. Купи рису, осетрины и хрену позлее. Короче, сам знаешь.

– А почему вы рыбу любите есть сырой? Мне вот она как-то не очень.

– В сырой рыбе масса полезных аминокислот и фосфора. Так что, хочешь не хочешь, а придется.

– …А потом еще борща маминого, и свиного рагу с репой, и расстегаев с осетриной, и пирога с вишневым вареньем, и…

– Ты, Елизар, горазд поесть. Лучше бы с таким же рвением постигал воинские искусства.

– Ладно. Побежал я. Может, еще чего купить надо?

– Купи водочки, – сказал старичок, сходя со спины богатыря.

– Водочки? Это можно. Ну, побежал…

– Беги. Да за дыханием следи!

Елизар открыл ворота и припустил в город, а дядя Гриша сел на поляне в позе лотоса и стал медитировать.

///////////////////////////////////////////

В это время Марья-Искусница сидела в своем тереме и мастерила для богатыря Елизара походную Скатерть-самобранку. Дело не ладилось, и она была порядком раздражена.

– Ты почему подаешь блюда в разнобой? – спросила Марья у Скатерти, – Сначала десерт, потом борщ, потом горячую закуску, за ней – второе, и только потом закуску холодную. Нонсенс какой-то! Надо алгоритм поменять.

Красавица вооружилась паяльником и, глядя в лупу, начала что-то переделывать в Скатерти. Тут же что-то зашипело-зашкворчало, и из полотна с электрическим треском вылетел сноп синих искр.

– Чтоб тебе пусто было! – ругнулась Марья, – Я тебя из лучшего льна ткала, версту проволоки на тебя извела! А ты ерунду всякую устраиваешь! Вот распущу тебя по нитке, будешь знать.

Скатерть от страха съежилась и задрожала.

– Вот соберется Елизар в поход, с чем ему ехать? С бракованной тряпкой на ратные подвиги отправляться? Чтобы супостата сокрушить, надо хорошо питаться! Я в тебя тридцать две тысячи рецептов закачала, включая весь набор японской кухни и сто любимых рецептов Елизара. А ты толком накрыть не можешь. Ну-ка, расправься! Как я тебя чинить буду?

Скатерть послушно расправилась так, что на ней не осталось ни единой складочки, и замерла. Марья снова взялась за паяльник. Через несколько минут кропотливой работы она удовлетворенно хмыкнула и сказала: