Члены жюри, в свою очередь, услышали собственными ушами, что в заключительном разделе третьей части концерта конкурсант играет не тот текст. Солист вёл себя при этом более чем странно. Он вдохновенно близился к финалу как ни в чём не бывало! Но так только казалось. Просто Кречетов был великий артист. На самом деле, как только он очнулся от выверта сознания, мысль, прострелившая взбудораженный мозг, была: «Провал! Это – провал!» Вскипевшая злость на себя и на весь мир охватила его, но она же заставила его играть дальше – яростно и неудержимо, как стихия. «Я всё равно доиграю этот проклятый концерт!» – скрипел он зубами. И выбивал из рояля оглушительные аккорды финала, приговаривая: «Нате вам! Нате! Нате!!!» Когда-то очень давно его учили, что лучше оставить плохое впечатление, чем не оставить никакого. Надо же – совет пригодился! «Вот вам ещё!!!» – крушил рояль взбешённый артист. Через несколько минут всё было кончено. Рывком он сбросил руки с рояля и стремительно выбежал за кулисы. Шум аплодисментов смешался с пронзительным свистом. «Что ж! – огрызнулся Кречетов, сжимая кулаки. – Зато запомнят!»

Только за кулисами до него окончательно дошло, что произошло. Катастрофа, гибель всех надежд… Он на секунду остановился в нерешительности, не зная, куда себя деть. Какие-то люди бросились было ему навстречу, но вид его, наверное, их испугал, потому что они отступили, освобождая проход. Он не помнил, как очутился в каком-то тёмном углу за сценой, зато помнил, как методично бился головой о холодную бетонную стену. Будто это могло ему помочь. Как колотил по стене кулаками. Как хотел боли, много боли, много нестерпимой боли. Но боли не чувствовал. И осознание краха всей жизни разрывало его изнутри. «Провал!!! Позор! Ч-чёрт! Что это было?! Все планы! Всё к чёртовой матери!» Это конец, конец карьеры, конец всему, о чём он мечтал. Злость перемежалась с отчаянием, противная влага застилала глаза. Он оглянулся: не наблюдает ли кто за ним? И, воспользовавшись тем, что все отвлеклись, слушая выступление очередного конкурсанта, устремился к лестнице, чтобы поскорее покинуть это злосчастное место. А там… Неважно что – верёвка или горсть таблеток…

Но не тут-то было.

– Господин Кречетов! Господин Кречетов! Можно вам задать несколько вопросов? – множество людей с видеокамерами и фотоаппаратами, перекрикивая и перебивая друг друга, хлынули на пианиста.

Наскакивал щупленький, с проплешинами на сухонькой голове морщинистый человечек с микрофоном в волосатой руке. Другой рукой он активно отталкивал напористую крашеную блондинку в джинсах в утяжку и лаковых туфлях на шпильках:

– Владислав! Вы только что попутали все карты жюри! Несколько вопросов к вам как экс-претенденту на первую премию! Скажите, что с вами случилось? Вы можете объяснить? Это так загадочно! Ведь на втором туре вы никому не оставили шансов! И вдруг!..

– Скажите, какой расклад вы видите теперь, когда вмешались потусторонние силы и вы сброшены с олимпа единственного претендента на высшую награду? – шепелявил долговязый шатен с проволочными кудрями, в очках с чёрной оправой и линзами, толстыми, как бутылочное донышко. Он пришлёпывал толстыми губами, разбрызгивая слюну, и подсовывал видеокамеру прямо под нос Кречетову.

Кречетову хотелось плюнуть долговязому в морду и послать его подальше. Но… он натянул дежурную улыбку. Он должен быть в образе!

– Как с позиций российского музыканта, сделавшего карьеру за границей, вы можете оценить уровень престижа конкурса Чайковского? Что вас, успешного за рубежом пианиста, лауреата солидных международных конкурсов, заставило принять участие в московском? Добиться признания властей? Испытать себя ещё раз? – седоволосая дама с ярким макияжем куклы Барби пробивалась сквозь толпу обступивших Кречетова плотным кольцом корреспондентов.

– Ваше поражение – ваша победа! Что вы намерены делать, господин Кречетов? Планируете ли вы взять реванш на следующем конкурсе?..

Момент, когда можно было исчезнуть, упущен.

Он в ловушке дотошных газетчиков и телевизионщиков. «Помирать – так с музыкой!» Пришлось удовлетворить любопытство журналистов.

На следующий день газеты новой России перебивали друг друга в подробностях несуразного происшествия, случившегося у пианистов на заключительном туре конкурса, открывшего миру Вэна Клайберна, Владимира Ашкенази, Барри Дугласа. Красной нитью через газетные статьи сквозила мысль: «мальчик», несомненно, был, имел предпосылки к открытию, как свидетельствуют очевидцы, но злой рок или ирония судьбы не позволили «мальчику» стать триумфом и гордостью конкурса Чайковского. Толковали и о самом конкурсе, о его пошатнувшемся престиже.

Оказалось, что и членам жюри конкурса пришлось не сладко: не давать же лауреатство за правильно сыгранные ноты? Яркое дарование Кречетова сделало его единственным и бесспорным претендентом на высочайшую награду этого тяжелейшего музыкального соревнования – каторжного марафона. Но роковая случайность сыграла с ним злую шутку. По правилам он выбывает из списков не только кандидатов на Гран-при, но и лауреатов. И кому отдавать главную премию? Да просто некому! Уж если честно, кто-то играл чистенько, но без божьей искры, кто-то «мял мешки с картошкой», разбивая фортепиано силовыми приёмами, а кто-то утомлял своей правильной бездушной игрой нот, а не музыки, как утомляет бухгалтерский отчёт…

Известный корреспондент авторитетной газеты иронично замечал, что после развала Союза всё в этой стране шатко и неустойчиво. В частности, конкурс Чайковского, когда-то привлекавший блеском и пугавший сложностью, потускнел, как старый медный чайник, и превратился в арену музыкальных соревнований, чем-то схожих с гладиаторскими боями.

Влиятельный профессор из жюри конкурса посетовал в интервью, что в новой России замучились искать национальную идею, а почему бы не возвести в статус национальной гордости этот самый конкурс Чайковского? Почему бы нашему Президенту не взять его под свой личный патронаж? Вот бы и задали тон – и мировому сообществу, и молодому своему поколению. Разве это не то, что нужно сейчас нашему больному социуму? В продвинутых странах такое покровительство классической музыке – дело высшего престижа.