— Илва. Пойми, я не могу иначе. Я должен быть со всеми, иначе какой из меня мужик, что за юбкой бабы станет прятаться? Мы должны защищать свою деревню. Своих женщин. Своих детей. Ты понимаешь?

Я думала иначе, но злить его лишний раз тоже не хотелось. Стоило бы кивнуть, будто бы уступая, но и тут я не хотела лгать больше, чем следовало. Энги, похоже, почувствовал это и продолжил, легонько толкнув меня плечом в плечо:

— Вчера была коза, сегодня корова, а если завтра волки утащат какого из мальцов Бьорна? Что ты тогда скажешь?

Я в страхе опустила шитье и посмотрела ему в глаза:

— Этого не будет. Они не посмели бы…

— Ты наивная, как и моя мать. Думаешь, что волки как люди… Но они не такие. Это дикие звери, Илва.

— Дикие звери, — кивнула я. — Вспомни, как поступили люди с твоей матерью? Как поступил с нею твой отец? Как поступил Милдред с Бьорном? А с Мирой? Звери, говоришь?

Темная зелень в широко раскрытых глазах Энги стала еще темнее: я знала, что мои слова о матери ранят его глубоко, и ненавидела себя за это. Но остановиться не могла.

— А волки… не оставили меня в беде. Защитили от разбойников. Даже тебя, неразумного, пощадили, когда я попросила! Они бы никого не тронули… они… Как ты не понимаешь?

— Да чего уж тут непонятного, — в его голосе сквозила обида, но он не отстранился, а наоборот, медленно погладил мою косу, заброшенную за спину. — Волки тебе дороже меня.

— Это не так, — я отложила шитье и приникла к нему, обнимая за плечи. — Дороже тебя у меня никого нет. Но… я не могу пойти против своей сути. Я не могу согласиться на убийство…

— И потому ты не ступишь сегодня за порог, — обнимая меня в ответ, тихо сказал Энги. — Ты женщина, у тебя мягкое нутро. Ты называешь меня неразумным, но я думаю головой, а ты — сердцем. И сегодня тебе придется уступить.

«Как бы не так», — подумала я, зарываясь лицом в раскрытый ворот его рубахи.

Будто чувствуя что-то, Энги весь вечер бросал на меня косые взгляды и допоздна не ложился спать. Я уж давно погасила лучину на своей половине и делала вид, что глубоко сплю, а он все еще перебирал свои стрелы, промасливал ножи, затачивал топор и скрипел тетивой лука. Я изо всех сил старалась не уснуть: щипала себя за чувствительную кожу на запястьях, до боли заламывала пальцы, до крови прикусывала губы; ведь если усну, то завтра прольется невинная кровь… и вспыхнет война уже не с крэгглами, а между людьми и хозяевами леса.

Как бы ни тянул Энги с отходом ко сну, но бодрствовать всю ночь перед ранним выходом на охоту он бы не отважился. Поэтому я все же дождалась момента, когда он задул лучину, улегся на кровать и вскоре размеренно засопел. Подождав для верности еще немного, я тихо выскользнула из постели, медленно оделась и очень осторожно, стараясь не скрипеть дверью, вышла во двор. С облегчением выдохнула лишь оказавшись снаружи, а уж дальше ноги сами понесли меня в верном направлении: волчий вой тихой лунной ночью раздавался из глуши вполне отчетливо.

Я очень торопилась, опасаясь, что Энги внезапно проснется и погонится за мной, поэтому когда настигла стаю, уже едва могла дышать и передвигать ноги.

Зачем пришла, двуногая сестра? — неприветливо выступил ко мне вожак, низко пригибая голову.

— Уходите, — чувствуя, как заходится в груди сердце, выдохнула я. — На рассвете на вас будет охота.

Волки притихли, и вожак, обменявшись негромким рычаньем с другими членами стаи, вновь обратился ко мне.

Люди хотят сразиться? Мы не боимся. Нас много, и зубы наши остры.

Я едва не застонала в голос, вцепившись себе в волосы — если убедить их не удастся, как и упрямца Энги, то беды не миновать.

— Уходите! — крикнула я в отчаянии. — У вас острые зубы, а у них острые вилы, ножи, колья, стрелы! Зачем вам нужна кровь? Зачем вам убивать друг друга? Уходите!

Волк медленно приблизился, уверенно переставляя мощные лапы, и внезапно прихватил мою кисть зубами: я даже вскрикнула от неожиданности.

Твой человек нарушил слово. Он был в лесу. Убивал нашу пищу.

— Вы тоже нарушили уговор! Вы не должны были подходить к деревне! Воровать скотину у людей!

Впору было завыть от бессилия. Но нет, уговаривать зверей как людей нельзя — не поймут. С силой выдернув руку из пасти — так, что на коже остались царапины от острых клыков — я решительно ступила вперед:

— Я запрещаю вредить моему человеку. Я запрещаю нападать на людей. Вы должны уйти. Сейчас же.

Почему? — мне показалось, что внутри сознания послышался вкрадчивый вопрос. — Мы не боимся вас, двуногие.