Лео занес вилку над последней энчиладой:

– Просто… Мы полгода добирались до Нью-Йорка. Опасности были на каждом шагу. Мы ни разу не останавливались где-то дольше чем на одну ночь. Потом еще полтора месяца пути до Индианаполиса.

Я задумался и попытался представить, каково это – пережить раза в четыре больше трудностей, чем я испытал за все время моих злоключений.

– Да, это серьезная проверка для любых отношений.

Лео печально кивнул:

– Калипсо прожила на своем острове тысячи лет, чувак. Ей нравится работать в саду, ткать гобелены, украшать все вокруг себя. И все это невозможно, когда у тебя нет дома. Кроме того, я ведь… я забрал ее оттуда.

– Ты спас ее, – возразил я. – Боги не спешили освобождать ее из этой тюрьмы. Она могла провести на своем острове еще тысячу лет.

Лео прожевал последний кусочек и проглотил его с таким видом, будто тофу вдруг превратился в глину (хотя, по-моему, разница между ними невелика).

– Иногда она рада этому, – проговорил он. – Но иногда – без волшебства, без бессмертия… – он покачал головой. – Я бы сравнил наши отношения с механизмом. Но она бы меня убила.

– Я ничего не имею против механизмов.

Он поставил тарелку на тумбочку:

– Знаешь, каждый мотор способен выдерживать определенную нагрузку. Если он будет работать слишком быстро и слишком долго, то начнет перегреваться.

Это было мне понятно. Даже солнечная колесница капризничала, когда я превращал ее в «Мазерати» и гонял весь день без перерыва.

– Вам нужно время на ремонт. У вас ведь не было возможности отдохнуть от опасностей и постоянной гонки, чтобы по-настоящему узнать друг друга и понять свои чувства.

Лео улыбнулся, но в глазах его не было обычного озорного блеска.

– Ага. Только вот опасности и постоянная гонка – это и есть моя жизнь. Я не… я не знаю, как это исправить. И возможно ли это вообще исправить. – Он стряхнул пару соломинок с позаимствованного у Джорджи комбинезона. – Ладно, проехали. Давай спи, пока можешь, солнышко. Лично я на боковую.

– Не называй меня солнышком! – потребовал я.

Но было поздно. Отключается Лео с быстротой дизельного генератора. Он завалился на бок и тут же захрапел.

Мне повезло куда меньше. Я еще долго лежал в постели, считая в воображении золотых плотоядных овец, пока наконец не провалился в тревожный сон.

Естественно, мне снились кошмары.

Была безлунная ночь, я стоял у подножия могучей крепости. Стены из грубо обтесанного камня тянулись ввысь на сотни футов, крапинки полевого шпата в них сверкали как звезды.

Сначала я не слышал ничего, кроме писка сов, доносившегося из леса позади меня, – этот звук всегда напоминал мне о ночах в Древней Греции. Затем у самого основания крепости раздался скрежет камня о камень и открылся люк, который раньше был скрыт от глаз. Из него вылез молодой человек с тяжелым мешком за спиной.

– Скорей! – прошептал он, обращаясь к кому-то в туннеле.

Парень с трудом поднялся на ноги, в мешке у него что-то звякало. Либо он решил вынести мусор (что вряд ли), либо тащил кучу награбленных драгоценностей. Он обернулся, и когда я увидел его лицо, мне захотелось завопить как сова.

Это был Трофоний. Мой сын.

Вам знакомо чувство, когда вы подозреваете, что тысячи лет назад у вас родился ребенок, но вы все еще сомневаетесь, отец ли вы ему на самом деле? А потом вы встречаете его уже взрослым, смотрите ему в глаза и понимаете, что сомнений быть не может – он ваш сын! Уверен, многие меня поймут.

Не помню, кто была его мать… Может быть, жена царя Эргина? Она была весьма хороша собой. У Трофония были такие же, как у нее, темные блестящие волосы. Но мускулистое тело и прекрасное лицо – волевой подбородок, нос идеальной формы, розовые губы – свою сногсшибательную внешность Трофоний, несомненно, унаследовал от меня.

В глазах его светилась уверенность, они словно говорили: да, я только что вылез из туннеля и все равно выгляжу потрясающе.

Из люка выглянул еще один молодой человек. Наверное, у него были более широкие плечи, потому что он никак не мог протиснуться наружу.

Трофоний тихо рассмеялся:

– А я предупреждал, чтобы ты не налегал на еду, брат.

Несмотря на затруднительное положение, в котором он оказался, парень посмотрел на него и улыбнулся. Он был совсем не похож на Трофония: светлые кудрявые волосы, а лицо – наивное, глуповатое и безобразное, как у доброго ослика.