Оказавшись в общей камере нью-йоркской тюрьмы, битком набитой арестантами, Дэвис присутствия духа не потерял. Он отпорол подкладку сюртука, достал имевшиеся при нем депеши и планы, вычерченные на шелке, пробрался к печурке, у которой грелись заключенные, и ухитрился все это сжечь.

Военный трибунал (в котором участвовало несколько северных инвалидов войны) приговорил его к смерти. В последнем слове перед ними Дэвис сказал: «В нашем мире я ничего не боюсь. Меня не страшит смерть. Я молод и хотел бы еще пожить, но я считаю недостойным любого, кто ищет жалости у своих врагов. У некоторых из вас имеются раны и шрамы. Я их тоже могу показать. Вы служите своей стране как можно лучше. Я тоже. Перед Богом у меня чистая совесть, и когда верховный руководитель вашего народа подаст команду, я покажу вам, как надо умирать, будь то на виселице или под пулями ваших солдат» (156).

Обратите внимание, это в который раз повторяется: южане упорно считали, что они и северяне принадлежат к разным народам, к разным странам. Это и есть главная причина той стойкости, с которой Юг четыре года противостоял неизмеримо более сильному противнику, – и ни при чем тут затрепанные штампы о «подлых рабовладельцах» и «благородных освободителях»…

С просьбой помиловать Дэвиса к президенту обратилось немало влиятельных людей – в том числе и северные сенаторы. В конце концов Линкольн заменил смертную казнь тюремным заключением, то ли по доброте (тому есть немало примеров), то ли по причинам сугубо практическим: опасались, что Дэвис в качестве мести за родственника может ответить адекватно в отношении северных агентов, которых по тюрьмам на Юге сидело немало.

И Север, и Юг активнейшим образом использовали свою разведку в Европе – понятное дело, не для того, чтобы красть военные секреты. Речь шла уже о формировании тамошнего общественного мнения в свою поддержку, о пропаганде, одним словом, о том, что сейчас называется «психологической войной». Эта сторона тайной войны наиболее туманна: поскольку деньги и у той, и у другой стороны брали люди не последние, политики и видные журналисты, конспирировавшиеся особенно рьяно.

В Англии довольно мастерски работал совсем молодой человек по фамилии Готце, швейцарский гражданин. Сначала он поставлял передовицы для наиболее влиятельных лондонских газет, а потом пошел дальше, стал издавать еженедельник «Индекс», замаскированный под «независимое» английское издание, «сочувствующее Югу». Пропаганда велась очень тонко, без прямой защиты рабовладельческого строя, с упором на неконституционные действия северян (каковых хватало), в «Индексе» сотрудничали влиятельные английские публицисты, наверняка далеко не все – из-за денег. Готце работал так хватко, что и о подлинной сути «Индекса», и о нем самом стало известно только через шестьдесят лет, в 1922 г., когда опубликовали его секретную переписку…

В 1864 г. внезапно скончался от апоплексического удара посол США во Франции Дейтон. Причина была интересная: оказалось вдруг, что личный секретарь посла поддерживал амурные отношения с некоей красоткой Софи Брикар – а та была агентом конфедератов, так что секретнейшая информация долго утекала в Ричмонд, к Иегуде Бенджамину. Нежная и трепетная душа дипломата столь суровой реальности попросту не вынесла…

Теперь – о северных разведчиках. Первое место тут безусловно следует присудить мисс Элизабет Ван Лью, прямо-таки зеркальному двойнику Розы Гринхау. Разница только в том, что Элизабет была постарше Розы, далеко не так красива и всю жизнь оставалась убежденной старой девой. Весь свой нерастраченный пыл она вложила в тайную деятельность, и результаты, честное слово, получились потрясающие…

Элизабет Ван Лью

Элизабет Ван Лью, далеко не бедная плантаторша, была потомственной южанкой – но еще в молодости стала яростной аболиционисткой и своих рабов освободила задолго до войны. Ну, а с началом войны она прямо-таки демонстративно высказывала свои симпатии «делу Севера», мало того, помогала едой и теплыми вещами северным военнопленным. И даже выступала на улицах Ричмонда с речами против рабства.

Все это было настолько явно, что Элизабет считали «чокнутой», «экзальтированной», «чудаковатой старой девой» – и, в общем, не относились к ней серьезно: чудит барыня, случается… Играло свою роль и рыцарское отношение на Юге к даме – там, где мужчина давно бы огреб серьезные неприятности или попал под подозрение, к женщине относились гораздо снисходительнее, бормоча под нос нечто вроде нашего: волос долог, да ум короток…

А потому Элизабет развернулась так, что и сегодня ее работа вызывает почтительное уважение… Многие из руководства Конфедерации были старинными друзьями ее семьи, а это, как вы легко догадаетесь, позволяло добывать порой ценнейшую информацию. Мисс Ван Лью ухитрилась подвести своего агента к президенту Конфедерации Дэвису. Одной из негритянок, которым она до войны дала вольную, была, как пишут, «необычайно умная» девушка, за счет Элизабет получившая образование на Севере. Элизабет ее устроила служанкой в ричмондский Белый дом, резиденцию президента Дэвиса. Легко представить, какие важные и интересные для северной разведки разговоры вели джентльмены, которым и в голову не приходило опасаться «темной черномазой из глуши»…

Достоверно известно, что на Элизабет работали несколько чиновников военного министерства южан, что она руководила целой сетью засылаемых с Севера федеральных агентов, что она создала как минимум пять явок, через которые пересылались шифровки генералу Гранту. В фамильном особняке Ван Лью в Ричмонде, в потайной комнате, скрывались и северные разведчики, и беглые военнопленные – а однажды Элизабет там спрятала свою единственную лошадь, чтобы не отдавать ее армии Юга, когда началась «всеобщая мобилизация» конского поголовья.

Подозревать ее в конце концов начали, взяли в разработку – но до конца войны так и не сумели собрать улики. Когда оборона Юга рухнула окончательно, горожане, прихватив факелы, толпой нагрянули к особняку Элизабет, чтобы сжечь его (саму отчаянную даму все же не собирались трогать). Воинственная старая дева не растерялась и заявила во всеуслышанье, что федералы, которые тут будут максимум через час, в свою очередь, спалят дома всех собравшихся. Соседи призадумались – и, ворча, отступились. Когда на ричмондских улицах показались первые разъезды северян, Элизабет Ван Лью торжественно подняла над своим домом федеральный флаг.