Шрифт:
За четыре года учёбы Амалицкий прослушал курсы по химии, физике, анатомии, минералогии, геологии, физиологии животных и растений, зоологии, анатомии растений и неизменное богословие.
Учился он отлично. Причина была в том числе материальная: Амалицкий не мог оплачивать обучение и волей-неволей показывал прекрасные результаты, чтобы просить поблажки. Второй год обучения он оплачивал наполовину, весь курс обошёлся ему в 25 рублей. На третьем году обратился к декану с просьбой не только освободить от платы за обучение, но и назначить «каких-либо стипендий» по причине большой нужды [66] . Ему пошли навстречу и выписали университетскую стипендию в 180 рублей на год. На последнем, четвёртом курсе Амалицкий попросил перевести его «из университетских стипендиатов в императорские», так как по всем предметам он получил «отлично». Прошение удовлетворили [67] .
66
ЦГИА. Ф. 14. Оп. 3. Д. 20502. Л. 21.
67
Протоколы заседаний Совета Императорского С.-Петербургского университета. – 1882. – Т. 26. – С. 68.
Главными для Амалицкого стали два предмета: минералогия и геология.
Минералогию читал приват-доцент Василий Васильевич Докучаев, геологию с началами палеонтологии – профессор Александр Александрович Иностранцев. Оба сыграли огромную роль в судьбе не только Амалицкого, но и многих других геологов. Под их руководством начинали работать в том числе будущие академики В. И. Вернадский, Ф. Ю. Левинсон-Лессинг, Н. И. Андрусов. При этом сами Докучаев с Иностранцевым были во всём несхожи: отличались по характеру, происхождению, привычкам, жизненному укладу, даже внешне. Докучаев был огромный, богатырского вида мужик с бородой-лопатой. Иностранцев – рафинированный, худой, с восточными чертами лица и большим тонким носом; студентам он напоминал то ли таджика, то ли перса.
Докучаев родился в 1846 году в огромной семье сельского священника, с отличием окончил Смоленскую духовную семинарию и за казённый счёт отправился в духовную академию, но через год её бросил и пошёл учиться на естественное отделение Петербургского университета. О богословии и других отвлечённых науках потом с презрением говорил, что всё это болтовня. В Петербург он попал, по собственным словам, даже не умея пользоваться чулками, но быстро освоился, обзавёлся знакомствами в среде «позолоченной молодёжи», увлёкся картами. Игры в карты иногда растягивались на несколько суток с небольшими промежутками для сна. Времени на учёбу не оставалось. Докучаев перестал ходить на лекции, впрочем, успешно сдавал экзамены благодаря способностям и железной силе воли.
Когда подошло время заканчивать обучение и выбирать тему кандидатской работы, Докучаев пришёл к профессору минералогии П. А. Пузыревскому.
– Вы чем специально занимались? – спросил Пузыревский.
– Картами и пьянством, – честно ответил Докучаев.
– И отлично! Продолжайте и не портите жизни сухою наукой [68] .
Всё же из-за формальных требований Докучаеву пришлось представить работу. На отдыхе в деревне он выполнил описание местной почвы и даже нашёл огромную кость мамонта, которую посчитал остатками допотопной коровы.
68
Отоцкий П. В. Жизнь В. В. Докучаева // Почвоведение. – 1903. – № 4. – С. 322.
После этого Докучаев вдруг увлёкся новейшими геологическими процессами. Он забросил карты с вином и стал с азартом изучать образование речных долин, формирование слоёв земли на стенах Старо-Ладожской крепости. Особенно его интересовали загадки хлебородного русского чернозёма. Все эти вопросы были для науки новыми. По сути, Докучаеву пришлось быть самоучкой, делать «первые геологические шаги ощупью» [69] .
Когда Амалицкий учился в университете, Докучаев едва начал приобретать научный авторитет. Ему было слегка за тридцать. Он читал курс минералогии, хотя не интересовался минералами и совершенно их не знал. Курс достался Докучаеву по стечению обстоятельств, когда неожиданно освободилась вакансия на кафедре.
69
Левинсон-Лессинг Ф. Ю. Жизнь и деятельность В. В. Докучаева // Труды Почвенного института. – Л., 1927. – Вып. 2. – С. 292.
Лекции давались ему тяжело, в теме он разбирался плохо, на русском языке толковых книг по минералогии не было, а на иностранных Докучаев не читал. Эти занятия не доставляли ему удовольствия, однако вызывали живой отклик у студентов. Докучаев читал лекции в девять утра, но аудитория, несмотря на ранний час, всегда была полна.
Речь Докучаева была «кристаллически точная» [70] , без пафоса и артистизма. Он давал студентам не столько знание о минералах, сколько общее представление о целях науки, увлекал собственным примером. Многие ученики потом вспоминали его кипучую, заражавшую всех энергию. По их словам, он обладал громадной силой воли и необычайной способностью подчинять себе события и людей.
70
Отоцкий П. В. Жизнь В. В. Докучаева // Почвоведение. – 1903. – № 4. – С. 328.
Студентами Докучаев интересовался мало. Его полностью поглотила докторская работа о чернозёме. Даже свои обязанности по университету он старался перепоручить кому-нибудь другому.
Лекции по минералогии ему составлял студент Вернадский [71] . Отличнику Амалицкому Докучаев доверил практические занятия по кристаллографии, «что для того времени было совершенно необычным явлением» [72] .
Трое других студентов выполняли для него анализы почв. Изредка Докучаев заглядывал к ним в лабораторию, спрашивал: «Ну, как дела?» – на что получал неизменный ответ: «Ничего…» «Очевидно В. В. некогда было заниматься с нами», – писал один из этих студентов [73] .
71
Вернадский В. И. Воспоминания о Ф. Ю. Левинсон-Лессинге // Статьи об учёных и их творчестве / Вернадский В. И. – М., 1997. – С. 224.
72
Жандр А. А. Памяти Владимира Прохоровича Амалицкого // Протоколы заседаний Общества естествоиспытателей при Донском университете (годы 1916–1918). – Ростов-на-Дону, 1919. – Вып.1. – С. 23.
73
Земятченский П. А. Василий Васильевич Докучаев как личность (по воспоминаниям) // Почвоведение. – 1939. – № 2. – С. 9.
Но Докучаев не остался у помощников в долгу и вскоре принял решающее участие в их судьбе.
Иностранцев был всего на три года старше Докучаева, но казалось, принадлежал совсем другой эпохе и другой стране.
Он любил рассказывать о своём происхождении, причём в разных вариантах. Иногда говорил, что его дед приехал в Россию с персидским посольством, влюбился в купчиху, крестился и остался здесь жить [74] . Иногда, что персидского деда подарили русскому царю вместе с ручным медведем и слоном. «У меня, – шутил он, – и до сих пор имеются родственники в Персии, и я жду в скором времени наследства в виде каравана верблюдов с персидским порошком» [75] .
74
Андрусов Н. И. Воспоминания. 1871–1893. – Париж, 1925. – С. 107.
75
Из воспоминаний зоолога Александра Михайловича Никольского // Из истории биологических наук. – М.—Л., 1966. – Вып. 1. – С. 84.