Вот так бывает несправедлива жизнь. Некоторые люди дерутся чуть ли не каждый день и живут себе спокойно, а Лёня, который сделал первые свои три удара по человеку в жизни, стал убийцей. Не знаю, нужно ли его осуждать за это, нужно ли наказывать? Даже не знаю можно ли его назвать – как он сам говорит – убийцей. Этот факт совершенного им деяния – это самое мучительное наказание для него.

Было уже около десяти часов вечера. Вернулся немного подвыпивший Давид. Я услышал звуки открывающейся двери и шорох одежды в передней. Я лежал уже не на полу, перебрался на кровать. Эмоции всё так же били через край, но тело моё устало. Я лежал и даже не моргал, мышцы отказывались функционировать. Вдруг раздался стук в дверь моей комнаты, дед приоткрыл дверь и спросил:

– Можно?

Я промолчал. Он зашёл, развернул стул к моей кровати и продолжил:

– Подрался с кем-то? Нормально тебе лоб развалили. Вчера был день платы за комнату, а ты не заплатил. Может у тебя пока что денег нет или мать ещё не перечислила? Так ты скажи, я подожду. Но только имей ввиду: каждый день просрочки – это плюс пять процентов от суммы, как мы и договаривались изначально.

Эти слова мне были так безразличны, что он себе даже представить не мог. Тем более, он и не подозревал, что сидит возле убийцы. Какая мне разница на эти пять процентов, если на следующий десяток лет у меня гарантированно будет новая комната, да ещё и с замечательными соседями.

Я нашёл в себе силы повернуться на бок, и ослабшим голосом еле разводя губы сказал:

– Откройте окно, а то душно, опять натопили так, что аж дурно.

– Сейчас, – сказал Давид, вставая со стула.

Подойдя к окну, он открыл его, посмотрел на меня и повторил:

– Каждый день просрочки – это пять процентов от суммы.

Он ушёл, а я лежал и пил этот морозный зимний воздух, постепенно приходя в себя и собирая мысли в голове. Вспомнил что я ещё не говорил с мамой. Я понимал прекрасно, что она всё знает, но она, с момента как я включил телефон, ни разу не позвонила мне. Не уж то что-то случилось? Может ей стало так плохо от этой новости, что её увезли в больницу, и она не может мне позвонить? Но было довольно поздно, в такое время она уже спит. Я решил, что позвоню завтра. На часах было 23:10.

Я немного пришел в себя от холодного воздуха. Нашел в себе силы встать. Мне очень хотелось пить, в комнате воды не было, пришлось идти на кухню, Давид уже спал. Я включил свет в комнате и тихо вышел на кухню, набрал полную чашку воды из-под крана и начал пить. Во рту пересохло настолько, что тяжело было проглотить слюну, после чашки воды я смог это сделать без проблем. Оставаться в квартире мне не хотелось, иначе мною опять овладеет убийство, я решил пойти на улицу.

В подъезде кто-то выкрутил все лампочки и было темно, я медленно спускался по ступенькам. Выйдя на улицу, мне сразу в лицо ударил свет стоящего рядом фонаря, снега за день выпало достаточно. На тротуарах были прочищены дворниками узкие тропинки, посыпанные песком. Недалеко от моего дома был круглосуточный магазин, в который я направился. Нужно купить сигарет и, наверное, водки. По пути в магазин я всё так же думал о том, что произошло, пытался склеить в голове все пазлы, но толком ничего не получалось. Начал думать о том, что мне делать дальше, ведь меня посадят в тюрьму, о исправительных работах теперь не может идти и речи. Пришла мысль, что можно куда-то сбежать, чтобы меня не нашли никогда, и жить там в одиночку. Вот только куда? Где такое место? Резко отбросив все эти мысли, я зашел в магазин.

Здесь было довольно тепло, и я решил походить между полок пару минут, чтобы согреться. Людей было очень мало – это меня радовало. Пошёл для начала в отдел с крепкими напитками, взял бутылку 0,7л самой дешёвой водки, так, чтобы хватило на всю ночь, и с ней в руке ходил по магазину, смотрел на разные продукты, пару раз останавливался возле полки с булочками и пиццей, мне страшно хотелось есть, но денег не было, всё уйдет на водку и сигареты. После, примерно, минут пятнадцати снования по магазину, я пошёл на кассу, очереди не было, продавщица спросила паспорт, к счастью, я ношу его с собой постоянно. Она пробила водку, назвала цену, я добавил:

– И пачку красного «Мальборо».

Она пробила «Мальборо», я рассчитался и вышел на улицу. Выйдя с магазина, я сразу попытался сделать пару глотков водки, в полости рта и горле начало жечь, я чуть ли не поперхнулся, на глазах выступили слёзы и половину водки я выплюнул, немного облив пуховик. «Ничего, буду пить» – тихо сказал я про себя. Мне хотелось просто забыться, и другого способа, как напиться, я придумать не смог. Закурив сигарету, я пошел прямо, маршрута у меня не было, точки в которую нужно прийти – тоже, и я просто шёл куда глаза глядели.

Лёня ходил по городу и пил водку уже где-то часа два. Людей на улицах становилось всё меньше и меньше, а он становился всё пьянее и пьянее, начинал уже спотыкаться и рисовать загогулины на снегу своей походкой. Пару раз садился в снег, сидел и плакал, когда становилось холодно вставал, пил водку и шёл дальше. Проходя мимо остановки, он увидел ночной троллейбус, который как раз остановился, и он завалился в него. Какой номер троллейбуса он не знал, а куда он едет так тем более, но Лёне было абсолютно всё равно, он убегал от убийства, хотя оно всё время наступало ему на пятки. Каждая снежинка, каждый прохожий человек, троллейбус, сигареты – всё это напоминало ему тот злосчастный день.

Он сел в самом конце, кроме него в троллейбусе был только кондуктор, который уже направлялся к нему за оплатой билета. В глазах Лёни кондукторов было два, и он не сразу понял кому из них он должен дать деньги. Но с горем по полам он оплатил билет, и эта гнусная – как он подумал – тётка, оставила его в покое.

Троллейбус ехал, наезжая на ямы, его нехило так трясло. Лёня пытался смотреть в окно, но его начинало тошнить, водку он всё ещё держал в руке. Он сдерживался чтобы не вырвать прямо здесь, и проехал так остановок шесть, хотел уехать как можно дальше. Когда терпеть было больше невозможно, он вышел с троллейбуса и вырвал прямо на остановке. Вокруг было тихо, людей не было, только кондуктор посмотрела на него через окно и покачала головой.