– Э, что! Нам теперь хорошо будет! – сказал Дементий с искренним удовольствием, похлопывая дьякона по спине, причем тот гнулся как лоза под тяжестью его руки. – По двадцать пять десятин прибавляется, да своих по пятнадцати, а всего по сорок! Да мы с вами – помещики, отец дьякон, а? Блаженный, так и есть, что блаженный! В голове у него какая-то недостача!

Когда Кирилл вошел в спальню, Мура спросила его:

– Зачем ты это сделал, Кирилл?

– Они бедствуют, Мура, действительно бедствуют! – ответил он.

– Но ведь за землю мы могли бы получить рублей шестьсот.

– А ты знаешь эту арифметику? – искренно удивился Кирилл.

– Мне Фекла объяснила! – угрюмо ответила Мура и больше не сказала ни слова.

Фекла, также слышавшая этот разговор, со страшным негодованием громыхала в кухне рогачами.

Отец Макарий Силоамский принадлежал к числу тех «студентов семинарии», которые с самого первого класса, то есть еще с детского возраста, все свои способности и стремления приурочивают к определенной цели – к приходу. Приход им рисуется исключительно в виде доходной статьи, с мешками жита и мерками проса – в виде доброхотных приношений от более зажиточных прихожан, с цыплятами и курами – живыми и жареными, с пикантным ароматом свежего книша 40 , с грудами всякого хлеба, со всевозможными льготами и преимуществами, которые пастырю должен оказывать всякий, и вообще с полной чашей материального довольства, где всего вдоволь и все готовое. Ко всему этому, в виде дополнения, прибавляется служебная часть – обедня, вечерня, утреня и требы. Но никогда им и в голову не приходит мысль о том, с каким народом они будут иметь дело, какие обязанности возлагает на них состояние на приходе, будут ли они влиять на паству и как будут влиять. И когда они достигают желанной цели, то вырабатываются из них пастыри – исполнители треб. Их зовут на требу – они идут, а прихожане со своей стороны несут им доходы. И прихожане смотрят на них как на исполнителей и не чают от них никакой духовной пищи, кроме той, какая полагается по чину служения и по Требнику.

Эти «студенты семинарии» любознательность свою ограничивают учебниками, а из литературы читают лишь то, что находится в хрестоматиях и разных пособиях. По части богословской литературы они уходят не дальше этого. Таким образом, извне ничто им не мешает вести свою линию, то есть готовиться к приходу в смысле доходной статьи. Впоследствии, когда им приходится попасть в кружок образованных людей, они нередко поражают краткими, но авторитетными отзывами о том, что Гоголь был хороший писатель, Тургенев написал «Бежин луг», а Пушкин – «Телегу жизни» и «Бесы». На приходе он начинает выписывать «Ниву» и «Епархиальные ведомости», вполне ограничивая этим все свои связи с интеллигентным миром; а ежели на них посмотреть со стороны, то становится грустно от их ограниченности и темноты, и думается: чему они могут научить темного человека? Каким светом просветить его? Мало-помалу, с годами, они забывают даже то, что находится в хрестоматиях, и вместо того, чтобы возвышать пасомых до своего уровня, незаметно уподобляются им, впитывая в себя все их предрассудки и заблуждения.

Отец Макарий Силоамский в бытность в семинарии состоял также и архиерейским певчим. У него был высокий тенор, и одно время его светские знакомые советовали ему даже готовиться на сцену. Но он смотрел на вещи здраво, за славой не гонялся и журавлю на небе предпочитал синицу в руках, то есть приход. Архиерей назначил его в Луговое за его певческие заслуги, так как за Луговым оставалась репутация прекрасного прихода. Он купил дом отца Родиона через какого-то посредника и приехал в Луговое с самыми радужными «приходскими» мечтами. Но на первых же похоронах он был ужасно смущен, не получив никакого дохода. Ему было неловко на первом дебюте обратиться с претензией прямо к мужику. Поэтому он осведомился у причта.

– А как же насчет вознаграждения? У вас как? Когда дают? До или после?

– У нас совсем не дают! – сказал Дементий и при этом с невероятным лукавством посмотрел на дьякона.

Взгляд его говорил: «Блюдите, отец дьякон, какую он сейчас рожу скорчит!».

Но Силоамский рожи никакой не скорчил, а взглянул на него в упор, почти гневно.

– Я не ради шутки спрашиваю! – сердито сказал он. – А нужно же мне знать порядки!

Дементий опять выразительно покосился на дьякона: «Нет, вы таки блюдите, отец дьякон, блюдите!».

– Порядок у нас такой, что за требы ни копейки! Совершенно даром. Вполне. Только вот хлеб, который на панихидках, и прочее, это принимаем.

– Вы, кажется, хотите морочить меня! – по-прежнему сердито, но в то же время с легким оттенком тревоги сказал Силоамский.

– Как же можно? Разве я посмел бы? Отец дьякон, подтвердите!

– Истинно так! – сказал дьякон. – До отца Кирилла были доходы, и очень даже хорошие, а отец Кирилл вывели это.

– Как вывели? Каким же образом жить? Надо же жить как-нибудь! Да нет… я просто этого не понимаю!

«А вот погоди, поймешь», – подумал Дементий и объяснил:

– А жить? Жить надо на жалованье! Госпожа помещица от себя жалованье назначила: священникам по пятидесяти в месяц, а нам много поменьше!..

Силоамский машинально вынул цветной платок и вытер пот, выступивший у него на лбу. Он почувствовал себя так, как будто внезапно попал в ловушку.

– Так вот какие порядки! Приход без дохода?! Ха-ха!.. Ну, это мы посмотрим, это мы посмотрим!.. Надо обсудить, по какому праву так распоряжается настоятель! Мы посмотрим!

Он сказал это с нескрываемой злобой и, забыв о необходимости сохранить благочестивый вид, снимал облачение с такой энергией, словно хотел разорвать его на части.

Дементий и дьякон ужасно злорадствовали. Силоамский им не нравился, и они даже ценой воспоминания о потере прежних доходов с удовольствием ранили его сердце этим объяснением. Сами они уже совсем успокоились. На земле Кирилла, которую они поделили пополам, уже зеленели первые всходы, и они в самом деле чувствовали себя помещиками. Силоамский отправился сперва домой, но сейчас же выскочил из комнаты, схватил шляпу и помчался к Кириллу. Войдя в квартиру настоятеля, он даже забыл поздороваться и прямо приступил к делу. Он сразу начал кричать высочайшим тенором: