Шрифт:
Кошмарным сценарием стала бы победа (как в 1930-х гг.) крайних политических взглядов 13 . Фашизм, нацизм и коммунизм были детьми нараставшей с конца XIX в. негативной реакции на глобализацию. Их вскормило беспокойство тех групп, которые ощущали бесправие и угрозу перед лицом развертывания рыночных сил и усиления космополитических элит.
Ранее свобода торговли и золотой стандарт потребовали ухода на второй план национальных приоритетов, таких как общественное реформирование, сплочение нации и культурное возрождение (cultural reassertion). Экономический кризис и неудача международной кооперации подорвали не только глобализацию, но и позиции тех элит, которые поддерживали тогдашний порядок. Как написал мой гарвардский коллега Джефф Фриден, это вымостило дорогу двум разным проявлениям крайних взглядов. Столкнувшись с выбором между равенством возможностей и экономической интеграцией, коммунисты выбрали радикальное реформирование общества и экономическую самодостаточность. Столкнувшись с выбором между национальным самоутверждением (national assertion) и глобализмом, фашисты, нацисты и националисты выбрали сплочение нации 14 .
13
Если переводить буквально – «победа… политического экстремизма» (англ. victory for political extremism), однако здесь и в других местах избраны иные, не столь буквальные варианты, поскольку в русском языке «экстремизм», как правило, означает деятельность вне правового поля. Напротив, английское слово extremism используется автором, среди прочего, и как характеристика взглядов Дональда Трампа и других политиков, чья деятельность не нарушает существующих законов. По аналогичным соображениям в ряде случаев не использован буквальный вариант перевода слова extremist.– Прим. пер.
14
Jeffry A. Frieden, Global Capitalism: Its Rise and Fall in the Twentieth Century, W. W. Norton, New York, 2007.
К счастью, фашизм, коммунизм и другие формы диктаторства ушли в прошлое. Но подобного рода противоречия между экономической интеграцией и политической жизнью отдельных стран давно приближаются к точке кипения. Единый европейский рынок оформился гораздо быстрее европейского политического сообщества; экономическая интеграция намного опередила политическую.
И вот результат: с растущей обеспокоенностью насчет разрушения экономической устойчивости (economic security), общественной стабильности и культурной идентичности нельзя справиться посредством традиционных (mainstream) политических каналов. Политические структуры национального уровня стали слишком узкими для действенных решений проблем, в то время как европейские институты по-прежнему остаются слишком слабыми для того, чтобы заслужить лояльность к себе.
Именно крайне правые больше всего выиграли от неудачи центристов. Во Франции под руководством Марин Ле Пен Национальный фронт возродился и превратился в одну из главных политических сил, предъявив серьезную заявку на президентство в 2017 г. В Германии, Дании, Австрии, Италии, Финляндии и Нидерландах партии правых популистов воспользовались связанным с евро недовольством. Они увеличили доли голосов своих избирателей, а в отдельных случаях являются в своих странах важными игроками политической сцены.
Негативная реакция не ограничена странами зоны евро. В Скандинавии партия «шведских демократов» с неонацистскими корнями опережала социал-демократов и в начале 2017 г. поднялась в верхние строчки национальных опросов общественного мнения. А в Великобритании антипатия к Брюсселю и острое желание национального самоуправления имели итогом Брекзит, несмотря на предупреждения экономистов о мрачных последствиях.
Политические движения крайне правых традиционно питались неприятием иммиграции. Но греческий, ирландский, португальский и другие пакеты финансовой помощи, наряду с проблемами европейской валюты, снабдили их свежей аргументацией. Определенно, обоснованность их недоверия к евро внешне подтверждается событиями. Когда Марин Ле Пен спросили, откажется ли она в одностороннем порядке от евро, она уверенно ответила: «Когда я буду президентом, зона евро, вероятно, перестанет существовать в течение нескольких месяцев».
Как и в 1930-х гг., неудача международной кооперации соединилась с неспособностью центристских политиков адекватно реагировать на экономические, социальные и культурные нужды отечественных избирателей. Европейский проект и зона евро настолько накалили дискуссию, что во время кризиса зоны евро легитимность соответствующих элит получила даже более серьезный удар.
Центристские политики Европы обязались дать «больше Европы» и «подписались» под стратегией действий, слишком быстрых для снятия опасений в отдельных странах, но слишком медленных для создания поистине общеевропейского политического сообщества. Они чересчур долго держались за некий промежуточный путь, шаткий и переполненный противоречиями. Цепляясь за то видение Европы, которое оказалось несостоятельным, центристские элиты Европы поставили под угрозу саму идею общеевропейского единства.
Краткосрочные и долгосрочные пути выхода из европейского кризиса нетрудно рассмотреть в их общих чертах. Они обсуждаются ниже. В конечном итоге Европа сталкивается с тем же выбором, с каким она сталкивается всегда: она либо займется наконец политическим союзом, либо ослабит существующий экономический союз. Но неумелые попытки преодоления кризиса весьма затруднили понимание того, как итоговый результат может быть получен полюбовно и с минимальным экономическим и политическим уроном для стран – членов ЕС.
Два последних десятилетия оказались благоприятными для развивающихся стран. США и Европу качало от финансового кризиса, жесткой экономии и популистской негативной реакции. А тем временем развивающиеся страны во главе с Китаем и Индией добились исторически беспрецедентных темпов экономического роста и снижения уровня бедности. Причем на этот раз Латинская Америка, Черная Африка и Южная Азия смогли присоединиться к Восточной Азии. Но даже в разгар «раскрутки» формирующихся рынков (emerging-markets) 15 можно было различить две темные тучки.
15
Термин emerging markets переводится на русский язык по-разному: «нарождающиеся рынки», «новые рынки» и т. д. Первоначально он обозначал фондовые рынки в тех странах, где инвесторы еще не накопили достаточного опыта. К числу этих стран относят новые индустриальные страны (например, Бразилию и Тайвань), бывшие социалистические страны и др.– Прим. пер.
Во-первых, сможет ли нынешняя когорта стран с низкими доходами воспроизвести тот путь индустриализации, который принес быстрый экономический прогресс Европе, Америке и Восточной Азии? Во-вторых, смогут ли они разработать современные либерально-демократические институты, приобретенные нынешними развитыми странами в предыдущем столетии? Мне представляется, что ответы на оба эти вопроса могут оказаться отрицательными.
С точки зрения политики беспокоит то, что создание и поддержание либеральных демократических режимов требует весьма конкретных предпосылок. Ключевая трудность такова: получатели выгод либеральной демократии обычно не располагают перевесом ни в численности, ни в ресурсах, что вовсе не так в случае электоральной демократии и диктатуры. Пожалуй, не следует удивляться, что даже развитые страны в наши дни сталкиваются с трудностями при соблюдении принципов либеральной демократии. В странах без долгих и глубоких либеральных традиций сползание в авторитаризм – естественная тенденция. Этот факт связан c отрицательными последствиями не только для политического, но и для экономического развития.