Личный состав стрелкового полка сразу после изнурительного ночного марша по лесу созвали на митинг на заброшенной лесной просеке. Тысячи голодных, оборванных, смертельно усталых солдат и младших командиров выстроились тремя длинными шеренгами, изобразив подобие строя. С десяток офицеров старшего комсостава стояли перед ними. Полковой комиссар стрелкового полка, к которому была придана миномётная батарея, выйдя вперёд, попытался было, размахивая своим револьвером, агитировать солдат: де, давайте, братцы, прорываться на восток или на юг к своим за линию фронта. Но хмурые и озлобленные солдаты и младшие командиры молча стояли перед политруком, опираясь на лопаты и заострённые колья.

– Ишь, ты! Братцев вспомнил! А то всё кричал: «Товарищи, коммунисты, комсомольцы, долг, социализьм! Растуды-т твою дивизию!» – негромко, но грозно, услышанное многими, произнёс кто-то из рядовых.

Полковой комиссар, побледнев, отступил в круг офицеров старшего комсостава. Некоторые из офицеров стали незаметно расстегивать кобуру.

– Товарищи солдаты и младшие командиры! – выйдя вперёд, твердо и громко произнёс уже комполка. – Мы понимаем всю сложность создавшегося положения. Мы видим просчёты вышестоящего командования. Вы не имеете ни боевого оружия, ни продовольствия, ни должного обмундирования. Потому я, как командир полка, призываю вас – всех, кто может последовать за мной. Сейчас мы километрах в двадцати юго-западнее Болхова, – комполка на несколько секунд прервался и взял в руки плётку.

Два штабных офицера развернули полевую карту. Комполка указал концом плети приблизительное местонахождение полка.

– Я поведу вас на прорыв из кольца, выведу вас из окружения в расположение ближайших частей Красной армии, сражающихся километрах в сорока юго-восточнее нас под Мценском. Все, кто добровольно последует за мной, два шага вперёд. Остальные вольны поступать так, как им подсказывают чувство долга и совести, – призвал командир.

После этих слов около половины бойцов сделало два шага вперёд. На месте остались стоять те, чьи родные места – поселки, деревни, сёла и города – были неподалеку и кто чаял добраться домой и выждать время. Остался стоять на месте и младший лейтенант Михальчевский. С ним – вся его миномётная батарея.

– Не тащить же тяжёлые миномёты семьдесят вёрст за линию фронта. Все руки и плечи надорвали, пока тащили их по изрытым и размытым дождями лесным дорогам. И всё напрасно – миномётная батарея так ни разу и не ударила по врагу. Да и сорок вёрст – это сегодня, а завтра, может быть, будет уже все сто. Зачем их тащить?! Мин-то всё равно нет, – примерно так думал почти каждый боец-миномётчик.

«Ну а если будем прорываться, смогу ли я заставить людей нести на себе бесполезные, тяжёлые орудия? Нет, не понесут. Откажутся и только ещё сильнее обозлятся. А прорываться за линию фронта без материальной части равно что самого себя к расстрелу приговорить. Особисты спуску не дадут, быстро устроят военно-полевой суд. Осудят и в лучшем случае – штрафбат. В худшем – поставят к стенке», – одна за другой вспыхивали мысли в голове Михальчевского.

К комполка подошёл один из офицеров и что-то негромко сказал ему.

– Товарищи, немец находится от нас в пятистах метрах вот за этой просекой, – выкрикнул комполка и указал на юг. – Всем, кто пойдёт за мной, приготовиться к атаке и рукопашной! По моему сигналу, вперёд! – уже охрипшим голосом громко добавил он.

Рядовые засуетились, перехватывая холодное оружие. Офицеры передёрнули затворы пистолетов.

– Миномётная батарея! Слушай меня, – тихо обратился Михальчевский к своим людям. – Оставляй миномёты и налегке за мной. Кто в прорыв не пойдет, разбегайся, куда хочешь.

С этими словами он достал из кобуры ТТ и передёрнул затвор. Поправил каску на голове, подтянул её ремешок, шагнул в строй тех, кто готовился к атаке.

«Пойду в прорыв с комсоставом. А там поглядим, коль жив буду. Отсюда до Карачева вёрст под шестьдесят, – думал про себя младший лейтенант. – Да от Карачева до Комаричей ещё верст сто. За неделю-то как-нибудь доберусь окольными путями до родного дома…».

– В атаку! За Родину! За Сталина! Ур-ра!!! – прозвучал хриплый призыв комполка.

Михальчевский очнулся у основания ствола сосны, сваленной снарядом. Открыл глаза. Оглядел помутневшим взором всё, что мог, вокруг. Корни дерева вывернуты из грунта, и на них повисли комья песчаной земли, тонкие корешки трав и растений. Песчинки с корней сдувает и ссыпает холодный ветерок. Постарался вспомнить, что случилось. Голова сильно болела. Вспомнил, словно сквозь сон, как бежал, перепрыгивая через пеньки и корни деревьев с криком «Ура!» со всеми вместе среди соснового редколесья к опушке.

Немцы показались неожиданно и почти рядом – метрах в сорока. Все упакованные, готовые к бою: в серой форме и «маскировке», в касках с камуфляжем, в плечевых ремнях, с ранцами, со штык-ножами, гранатами, подсумками для боеприпасов на поясе. Били из автоматов и карабинов навскидку, метали гранаты. Патронов не берегли. Косили, резали, как траву, русских ребят с сапёрными лопатками и ножами. Михальчевский впервые видел противника столь близко и непосредственно. Он припал на одно колено и прицельно стрелял из пистолета по немцу в тяжёлой каске с карабином и штыком. Тот тоже целил в кого-то. Глаз и рука, державшая ТТ, не подвели Сергея. После выстрела немец завалился в кусты. Михальчевский вновь рванулся и побежал со всеми вместе, но не пробежал и пятидесяти метров.