Словом, забота о «восточных братьях» свелась к довольно парадоксальной ситуации, когда «модель успешного социализма» в ГДР искусственно поддерживалась на. деньги западногерманских налогоплательщиков, восьми миллионам которых позволялось раз в год приехать и на это посмотреть. Нетрудно понять, чье «влияние» преобладало при таком «сближении». Даже совпосольский отчет не скрывает иронии, говоря об этом «главном достижении» политики социал-демократов за семь лет «детанта».

Под конец, когда уже ни права человека, ни «влияние» на ГДР невозможно было всерьез выдавать за основу своей политики, в качестве рациональной причины «детанта» стали выдвигать совершенно другое — мир и разоружение. Но и это звучит неубедительно: в 1969 году, когда социал-демократы задумали и начали осуществлять свою «восточную политику», угроза войны в Европе была гораздо меньше, чем в результате этой политики к 1980 году. Тем не менее, даже несмотря на такие результаты, они продолжали отстаивать «детант» с маниакальным упорством, постоянно притом заботясь о расширении советского влияния и в стране, и в партии, часто за свои же деньги, например, путем использования

…такого пропагандистского канала, как социал-демократический «Фонд Фридриха Эберта», с учетом того, что по его линии и за его счет могли бы проводиться поездки в СССР дополнительного числа журналистов из ФРГ, устраиваться выступления советских лекторов перед западногерманской аудиторией. Через фонд можно было бы устанавливать необходимые контакты и с СДПГ. Как отмечал председатель СДПГ В. Брандт, деятельность фонда в последние годы полностью пересмотрена. Он не занимается более мероприятиями, которые ГДР могла бы раньше рассматривать как задевающие ее интересы, и работает под наблюдением и по указаниям правления СДПГ. По мнению Брандта, фонд мог бы выполнять роль канала связи между странами, который контролировали бы СДПГ и КПСС.

Даже советское вторжение в Афганистан, сильно протрезвившее общественное мнение Запада, очень мало отразилось на политике немецких социал-демократов. По-прежнему основной задачей для них было «спасти детант». Спасти — от кого? От Брежнева? Нет, от «непродуманной и гипертрофированной реакции, которая не соответствует сути событий и посему привела бы все к еще худшей ситуации». Не случайно именно к Брандту обратилось политбюро с личным посланием сразу после вторжения, справедливо рассчитывая преодолеть возникшую политическую изоляцию с его помощью.

Главное же состоит в том, — пишут они, — чтобы найти общий язык в вопросе, который уже долгие годы является предметом и Вашей, и нашей озабоченности — как отстоять дело укрепления международной безопасности.

Однако эти поиски «общего языка» велись почему-то в самых неожиданных сферах. К 1981 году, например, было даже начато сотрудничество по вопросам теории построения социализма между теоретическим органом СДПГ журналом «Нойе гезельшафт» и редакцией органа ЦК КПСС журнала «Коммунист». Ну, а это зачем? Какое это имеет отношение к миру или международной безопасности?

В самом деле, что же такое эта политика разрядки, «детант», «остполитик» или как оно там называется? Вряд ли можно объяснить ее одной глупостью, трусостью или даже инфильтрацией КГБ в СДПГ (хотя и то, и другое, и третье, несомненно, играло свою роль) уже потому хотя бы, что эта политика была принята не одними немцами. Практически все социалистические и социал-демократические партии Европы поддерживали ее в той или иной мере. Да ведь и вроде бы несоциалистические правительства, например во Франции (Жискар д'Эстен) или США (Никсон с Киссинджером), не видели «альтернативы детанту». Точнее сказать, и не искали ее, вполне приняв игру и аргументацию социалистов.

Какие же цели ставили себе социал-демократы Европы, выдумав ее и навязав миру? Ведь это были не безвредные игры досужих политиков, а весьма опасная авантюра, которая вполне могла стоить свободы народам Европы. Она продлила жизнь коммунистическим режимам на Востоке, по меньшей мере, лет на десять. Сотни тысяч людей могли бы остаться в живых и в Афганистане, и в Эфиопии, и в Центральной Америке, и на Ближнем Востоке. Во имя чего же обрекли их на смерть? Во имя чего приговорили социалисты к десяти годам рабства народы СССР и Восточной Европы? Изначально — ради утопии «социализма с человеческим лицом», в которую они рассчитывали затолкать ничего не подозревающее человечество. Ради «конвергенции», в результате которой, как они считали, советский коммунизм приобретет человеческое лицо, а Запад станет социалистическим. В общем, ради извечной мечты меньшевиков вернуть большевиков в лоно социал-демократии, мечты идиота о гибриде детского сада с концлагерем.

Но, как мы знаем из истории их отношений, меньшевики предполагают, а большевики — располагают. История не знает примера, когда бы первые перехитрили последних, и бессчетное множество примеров использования последними первых. Как правильно говорил мне один старый социал-демократ, человек исключительной честности, социал-демократия имеет право на существование только до тех пор, пока в основе ее политики лежит последовательный антикоммунизм, — иначе она вырождается в «керенщину». Действительно, первый этап «холодной войны» в 40-е — 50-е годы оттого и был успешным для Запада, что европейская социал-демократия оставалась на резко антикоммунистических позициях. Говорят, Брандт — до того вполне последовательный антикоммунист, мэр «фронтового города» Берлина «сломался», увидев, что союзники готовы Берлином пожертвовать и ничего не предпримут в ответ на возведение стены в 1961 году. Да он и сам об этом пишет:

«В последующие годы мои политические воззрения находились в значительной мере под влиянием этого события, и именно протестом против обстановки, в которой это событие произошло, явились мои так называемые восточнополитические начинания в области разрядки»

Быть может, это и так — я там не был, судить не берусь. Но даже и в этом случае он обязан был помнить пример Керенского, «детант» которого с Лениным и привел, в конце концов, большевиков в Берлин.

Как бы то ни было, но к концу 60-х позиции европейской социал-демократии стали смещаться влево, к сотрудничеству с коммунистами. Сказались тут и чисто тактические соображения (совместные кампании против войны во Вьетнаме, против апартеида в Южной Африке, режима Пиночета в Чили), и хрущевская «оттепель», и раскол между Москвой и Пекином, в результате которого «советская модель коммунизма» стала выглядеть «меньшим злом». Соблазн сотрудничества усилился еще больше с возникновением «еврокоммунизма», возродив у социалистов старые мечты о возможной эволюции коммунистов в сторону социал-демократии. Но более всего, я думаю, сыграли здесь роль циничные, конъюнктурные соображения: ведь только рост влияния коммунистов, так же, как рост советского влияния, делал социал-демократов приемлемой, а то и неизбежной альтернативой в глазах Запада.