– Я буду твоей лучшей подругой, – сообщила она мне, похлопывая меня по руке, словно в доказательство своих слов.

С недетской силой она потянула меня к стойке, где готовился попкорн. Каждый раз, когда я пыталась заговорить с мамой, Софи меня перебивала. Если я что-то говорила или спрашивала, Софи оказывалась рядом, передразнивая мои движения и манеры, повторяя каждое мое слово.

Через час я ее возненавидела. Фальшивая кривозубая улыбка и суетливо движущиеся пухлые руки меня раздражали. Я вырвалась из ее хватки с такой силой, что она отлетела назад.

– Оставь меня в покое!

Мне казалось, что я стала для Софи куклой, с которой она может делать что захочет. Мне хотелось вернуться домой. Вечная улыбка исчезла с лица Софи. Мамино же лицо омрачилось разочарованием.

– Я не хочу, чтобы она была моей подружкой. Пусть она оставит меня в покое.

К горлу подступили слезы. Я с трудом сдерживалась.

Плечи Софи опустились. Она переводила взгляд с меня на маму и на других детей, которые теперь, когда я стала такой же лысой, как и они, потеряли ко мне всякий интерес.

– Но Софи такая хорошая подружка, – сказала мама, присаживаясь перед нами на корточки и беря нас обеих за руки. – Она так хотела показать тебе все и объяснить, как все устроено. Очень ждала твоего приезда. Вы будете жить в одной комнате и скоро полюбите друг друга.

Я не хотела жить в одной комнате с Софи и не хотела быть красивой девочкой Синанона. Я с сомнением посмотрела на Софи. Мне казалось, что она хочет стать мною. Вряд ли мы сможем подружиться. Я уже решила, что ненавижу ее.

На следующий день меня снова привели в большую комнату, где прошлым вечером проходил наш странный праздник. Я села на складной металлический стул. Стулья образовывали круг. В комнате находились мама, еще двое взрослых и несколько детей.

– Мы будем играть в игру, – сказала женщина, которая брила мне голову. – Мы не пользуемся словами «мама», «папа», «мистер» и «миссис». Мы обращаемся друг к другу по именам. Я – Линда, а это Тереза. – Она указала на маму, которая спокойно сидела рядом. – Все понятно?

Я ничего не поняла, поэтому ничего не сказала.

– Это особая игра. Можете говорить что угодно. Любые слова. Если хотите, можете говорить «дерьмо» или «черт». Попробуйте. Произнесите эти слова.

Линда ждала.

Я тоже ждала.

– Попробуйте, – настаивала Линда, словно предлагая нам произнести детскую считалочку.

Я отрицательно покачала головой.

– Ты, наверное, очень злилась на маму за то, что она так надолго тебя оставила.

Я сжала руки на коленях, переплетя пальцы, чтобы скрыть свое смятение и подавленность.

– Мы все знаем, что ты злишься. – Линда свела брови, и над переносицей у нее появилась глубокая складка. – У нас не принято сдерживать гнев.

Я решила, что лучше промолчать – я совсем не понимала, о чем она говорит.

– Ну хорошо, установим очередь, – сдалась Линда и повернулась к маме. – Тереза, посмотри, что ты сделала с дочерью. Ты понимаешь, как сильно ты ее затрахала?

Мама отшатнулась, словно кто-то плеснул ей воды в лицо. Но тут же взяла себя в руки, губы ее скривились в улыбке. Я закусила губу и почувствовала вкус крови. Маленькие девочки не должны говорить такие слова. Когда я слышала их раньше, то сразу же зажимала рот ладонями. Я не могла вспомнить времени, когда не считала такие слова недопустимыми. А эта женщина, Линда, требовала, чтобы я говорила такое, за что дома меня заставили бы мыть рот с мылом.

Я молчала, и тогда заговорил другой ребенок:

– Прошлым вечером нам дали слишком мало чертова попкорна. Мне почти не досталось.

Эти слова словно разбудили всех. Другие дети тоже начали жаловаться, а потом обрушились друг на друга, припоминая старые проступки и разные ситуации. Они буквально кипели от ярости.

– Ах ты, дерьмовая голова! – кричал один ребенок.

– Я знаю, что это был ты!

– Ты украл мои деньги!

– В последний раз тебе говорю, не брал я твоих вонючих денег, идиот ты долбаный!

Дети принялись кричать и драться, чтобы быть услышанными. Несколько человек, как безумные, раскачивались на своих стульях. Один мальчик сжал руку в кулак и колотил ею по ладони, выкрикивая какие-то слова. Другой рычал, скаля мелкие молочные зубы.

Кто-то буквально визжал:

– Дерьмо, дерьмо, дерьмо, дерьмо!

Глаза этого ребенка, который сидел напротив, расширились, он впился в меня взглядом, лысая голова судорожно дергалась из стороны в сторону. Я не понимала, мальчик это или девочка.