Шрифт:
— Слушайте, Джордан, ваше привилегированное положение все же не дает вам права… Вы не смеете называть так Президента.
— Даже если он — шимпанзе?
— Вот что, — сказал Пертингтон. — Запомните раз и навсегда — президент нашей страны ни в коем случае не может быть этим самым… ну, вы понимаете. Даже если он, м-м… это самое и есть. Он — Джозеф Смит, избранник народа, и любой, именующий его обезьяньими кличками, может нажить кучу неприятностей. Так что помалкивайте. Уговорите вы его отменить необдуманные решения?
— Нет.
— Ну что ж, дело ваше, — сказал он ледяным тоном. — Я только хотел напомнить, что сенат собрался на экстренное заседание. Надеюсь, Президент не станет ломать сложившиеся традиции и найдет в себе смелость выступить перед сенатом? Не забывайте, что сенаторы — такие же избранники народа, как и Президент.
— Через час мы будем в сенате, — сказал я, — можете так и передать избранникам народа.
Он ушел, и я отправился к себе переодеться для поездки. Президент увязался было за мной, но я велел ему тоже идти переодеваться, и он ушел. Алиса прибирала бумаги у меня на столе. По радио передавали песенку о трех шимпанзе, встретивших марсианина. «Кто вы?» — спросил марсианин. «Мы почти люди», — ответили шимпанзе. «Почему — почти?» — удивился марсианин. «Потому что у людей очень глупая жизнь и мы не хотим становиться людьми», — ответили шимпанзе марсианину.
Интересно, подумал я, а Президенту не надоело еще быть Президентом? Все эти условности, нет рядом соплеменников, приходится постоянно носить одежду и пользоваться вилкой…
— Бедный, как тебя газеты ругают, — сказала Алиса.
— Ерунда. Им скоро надоест.
— Знаешь, я, кажется, начинаю тебя уважать.
— Быть не может, — сказал я искренне.
— Нет, правда.
— Ну и прекрасно, — сказал я. — Я рад, и мы с Президентом отправляемся сейчас в сенат давать отчет избранникам народа. Ох, и шуму будет…
Президент выбрал открытый лимузин — он очень любил открытые машины. Окруженный мотоциклистами кортеж выехал за ворота. Демонстрантов не было, только там и сям играли на скрипках и рисовали на асфальте картинки безработные полковники. Погода стояла чудесная. Мы включили радио и узнали, что акции военных предприятий вообще ни черта уже на бирже не стоят, армия продолжает разбегаться, и это перекинулось уже в Европу, затронув пакт «Норд»…
— О! — сказал Президент, гордо поглядывая на нас.
— Вот именно, — сказал я. — Дик, что вы думаете о шансах Президента на второй срок?
Стэндиш, все время беспокойно оглядывавшийся по сторонам, не оборачиваясь ко мне, сказал:
— Прежде чем говорить о втором сроке, нужн… Хлесткие щелчки вплелись в ровное журчание моторов, наш водитель затормозил, и машину развернуло поперек дороги, что-то острое обожгло мне плечо. Что-то теплое плеснуло в лицо. Стэндиш молотил кулаками по борту лимузина и рычал:
— Говорил я тебе, болван! Мотоциклисты сбились в кучу, мимо нас промчались телохранители с искаженными бледными лицами, выли сирены, хрустело стекло, кто-то кричал, может быть, кричал я…
Плечо горело, по рукаву пиджака текла кровь. Рядом раздались выстрелы — это детективы стреляли по окнам какого-то склада. Президент лежал навзничь на широком сиденье спокойный, серьезный, неподвижный, я заглянул ему в лицо, отразился в его широко открытых глазах, и в ушах у меня зазвучала песенка о трех шимпанзе, встретивших марсианина. Телохранители вытащили на улицу какого-то человека, он кричал, они кричали, метались прохожие, глаза Президента гасли, гасли…
— Президент! — крикнул я, пытаясь поднять его голову. — Президент, мы не успели…
Поздно, его уже не было, и бессмысленно было просить у него прощения за то, что мы впутали его во всю эту историю. Стэндиш, с разбитыми в кровь костяшками пальцев, стащил с себя пиджак и медленно накрыл им лицо Президента.
— Рой, вы ранены, — сказал он тихо. — Джек, какого черта ты стоишь? В госпиталь, быстро!
Взвыли сирены. Машина развернулась, отшвырнув брошенный посреди улицы мотоцикл и помчалась куда-то. Я уронил голову на пиджак, прикрывавший лицо Президента, и заплакал — то ли от боли, то ли от жалости и омерзения к нашему миру..
Блокнот третий
Вот и все.
Президента похоронили в Дарлингтоне. Оркестр морской пехоты играл печальную музыку известных композиторов, медленно проплывали длинные черные лимузины, наматывая на колеса траурные мили повсюду — ленты черного крепа и букеты белых асфелий.
Сенатор Пертингтон произнес длинную речь, в которой очень прочувствованно и пространно охарактеризовал заслуги Президента на ниве политики, экономики и освоения космического пространства, потревожил покой первых поселенцев, проводил параллели и перекидывал мосты. Все смахивали слезы, а супруга министра обороны упала в обморок и была деликатно вынесена за пределы кладбища. Залп из сорока одного орудия — и гроб с телом Президента был опущен в могилу.