Мертвый полуобернулся в его сторону, лицо покойника было безжизненным, серым, он смотрел своими ужасными белёсыми глазами.

Замолчал холодильник, комната погрузилась в абсолютную тишину, на стене монотонно тикали часы. Отец опустил взгляд, отвернулся, выпрямился, потянул грязную руку в уже почти обсохшей земле к чайнику, поднял его, поставил на плиту, второй выкрутил газ, нажал на кнопку поджига, под чайником появилось пламя.

– Пап, это неправильно. – Выдавил из себя Михалыч. Отец ничего не ответил, но как показалось Михалычу, он все же тихонько что-то пробубнил себе под нос. – Что? Ты что-то хотел сказать, пап? – Переспросил он у мертвого отца. В ответ отец замер.

– Линза, где линза? – Прохрипел он, не оборачиваясь.

– Какая линза? – Спросил Михалыч, не понимая.

На плите засвистел чайник. Покойник отвлекся, взял рядом стоявшую чашку поставил ее к себе поближе, снял с огня кипящий сосуд, налил кипяток в кружку, вернул урчащий чайник обратно, одним движением закрыл газ.

Взял кружку с кипятком в руку, развернулся к Михалычу лицом, поднес ее ко рту, жадно, большими глотками стал пить из кружки, кипяток пролился на нижнюю губу обваривая ее, губа сначала побелела, потом верхняя часть кожи лоскутом сползла вниз. Покойник сделал еще пару глотков, опустил кружку, выронил ее из рук, та с громким звоном разбилась о кафель. Из его обожжённого, обваренного рта вытекала розовая слизь, капала на грудь, заливая рубашку с галстуком и орденами. Михалыч от увиденного обомлел, у него кружилась голова, дышать стало трудно, его сковал страх. Отец сделал шаг к Михалычу, приблизился, тот в ответ попытался максимально отстраниться от покойника, откинулся на стуле, головой уперся в боковую стенку холодильника, безумными глазами смотрел на мертвеца.

– Линзу, верни линзу! – Прохрипел тот, на Михалыча пахнуло зловонием.

– Какая линза? Я ничего не знаю, у меня ничего нет, нет никакой линзы! – Почти прокричал Михалыч в ответ.

Отец наклонился к нему еще ниже, приблизился почти в упор, приоткрыл рот, из его глубин показалась тонкая, как струна, черная нить. Она высунулась на сантиметров десять вперед, медленно раскачиваясь из стороны в сторону, тонко вибрируя, словно выбирала цель. Затем чуть удлинившись, внезапно молнией обвила Михалычу шею.

Ему сильно сдавило горло, перекрывая доступ кислороду. Михалыч выпучил глаза, инстинктивно схватился рукой за натянутую струну, та оказалась шершавой, в жестких чешуйках, другой рукой беспорядочно забарабанил по холодильнику, ноги свело в конвульсии, согнуло в коленях, он весь напрягся, жилы на висках вздулись, понял, что теряет сознание, свет в глазах начал меркнуть.

Но в планы покойника умерщвление Михалыча пока не входило, он чуть ослабил петлю, оставив ее прилично затянутой. Михалыч тяжело с затяжкой вздохнул, сильно закашлялся, приходя в себя.

– Не ври мне, она у тебя, я точно знаю, – прохрипел отец, из его рта сочилось что-то черное, капало на Михалыча ноги, из ноздрей покойного вышли еще две нити, одна удлинилась, пристроилась к ушному отверстию Михалыча. Но пока угрожающе покачиваясь, давая понять, что может в любую минуту проникнуть внутрь.

На глазах Михалыча от душения выступили слезы, он не знал, что ответить покойнику, лишь только ерзал, пытаясь найти положение тела, при котором душило бы меньше, наконец он выдавил из себя.

– Я не понимаю, что ты от меня хочешь, в чем я виноват?

– У тебя то, что принадлежит мне, ты две недели назад получил ее, теперь она у тебя! – Ответил отец.

– Хорошо, я отдам все, что хочешь, только отпусти, мне дышать нечем. Что тебе нужно? Все отдам. Хочешь линзу? Хорошо, скажи, где она лежит, я принесу. – Пообещал Михалыч, он был готов на все, лишь бы его оставили в покое.

Внезапно струна освободила шею, исчезла обратно во рту покойника, труп отошел на пару шагов, оказался почти на середине кухни, как раз под лампой. Михалыч расслабился, обмяк, только сейчас заметил, что с руки, которой держался за странную струну, капает кровь.

Тем временем покойник расстегнул китель, снял галстук, бросил его на пол, добрался до пуговиц рубашки, они оказались слишком мелкими для его мертвых пальцев, он никак не мог захватить мелкий кругляшек, немного повозившись, просто рванул края рубашки в разные стороны. Под ней обнажилось синюшное тело с огромным, от горла до низа живота, красным хирургическим разрезом по середине, зашитым грубым швом.

Мертвец замер, уставился на Михалыча, внезапно глубоко погрузил пальцы в разрез на груди и с клокочущим звуком начал раздвигать плоть, он запрокинул голову назад, все больше увеличивая отверстие в груди.

Михалычу казалось, что такого зрелища он не переживет, он был уверен, что вот-вот потеряет сознание.

Из образовавшегося отверстия в теле мертвеца показалось нечто черное, маслянистое, оно выходило из покойника все больше и больше, снимая с себя труп словно скафандр. Из мертвого тела выходило нечто, оно напоминало человека, только карикатурного, имело голову без лица, его желтые газа горели огнем. Когда оно двигалось, с глаз срывалась желто-огненная дымка, оставляя за собой след. У черной смоленой сущности были узкие плечи, длинные руки и не пропорционально телу длинные ноги, оно было неимоверно худым и высоким, казалось, что оно покрыто какой-то смолянистой жидкостью.