Шрифт:
– Выпей, владыка, выпей!
Возок тронулся, и Макарий, дрожащими руками взяв чашу, жадно припал к ней и, отпив, закрыл глаза. Димитрий принял чашу обратно и заговорил:
– Вредно тебе, владыко, разъезжать всюду! Дела и из палат своих вершить можешь, того гляди, плохо станет, упадешь, расшибешься. Сегодня дел еще много.
И, взглянув на Макария, заметил, что тот лежит недвижно, сомкнув уста и очи. Разом бросило Димитрия в жар, подумал страшное, но затем увидел, как подымается от слабого дыхания впалая грудь старика, и успокоился.
Митрополит всея Руси, больше похожий на тень свою, чем на самого себя, спал…
Глава 4
Солнце нещадно палит, и в небе нет ни единого облака. Пахнет травой. Величественные, бескрайние русские луга тянутся за окоем, туда, где вдалеке темнеет лес. Справа, на холме, стоят деревянные избы, в коих кипит жизнь – это слышно по хозяйскому шуму инструментов и блеянию скота, это видно по печному дыму. Какая-то полная баба с красным платком на голове, вскинув на плечи коромысло с двумя ведрами, шла в сторону реки. Мимо нее промчались галдящие детишки. Завидев вдалеке, на соседнем холме, целую ватагу богато одетых всадников, баба остановилась и, подняв сложенную лодочкой ладонь, начала глядеть. Они стояли на месте, но вот один выехал вперед и остановился у склона холма.
Нога в красном сафьяновом сапоге упиралась в железное, крытое серебром стремя. Поводья лежали в руках, облаченных в бархатные перчатки. Иоанн оглядывал эти просторы, вдыхая полной грудью запах свежей весенней травы. За спиной всхрапывали кони многочисленной свиты и вооруженной стражи. Государь развернул коня в другую сторону и стал глядеть туда, где уже видна была великая степь. Там, за ней, Дикое поле, бескрайнее, безжизненное пространство, откуда в русскую землю издревле приходили кочевники – половцы, печенеги, монголы и теперь татары. Здесь – граница его, Иоанна, царства, а за ней – пугающая тишиной местность, будто каждому, кто вступит туда, уготована смерть.
Иоанн мечтал заселить Дикое поле, поставить там новые города и крепости, но сделать это невозможно, ибо крымские татары еще сильны и приходят грабить каждый год. Перед тем как уехать из Москвы, Иоанн отправил в Крым посла Афанасия Нагого. То, что при дворе Девлет-Гирея будет находиться русский посол, во многом облегчит достижения мира с Крымом, к тому же свой человек в стане врага бесценен.
Иоанн вновь развернулся и, не спеша, повел коня в сторону дальнего леса. Тут же сзади послышался нарастающий конский топот – след в след двинулась стража и свита…
После возвращения из Полоцка, увидев новорожденного сына и жену, царь тотчас отправился объезжать свои владения. Вернее, не свои, а пашни, деревни и имения бояр из разросшегося рода князей Оболенских. Курлятевы, Ноготковы, Телепневы, Горенские, Тюфякины, Репнины – все они, происходящие от одного рода, одного предка, Михаила Черниговского, составляют костяк боярской власти.
Другие земли принадлежат потомкам ярославских князей, из которых в Думе сидят Кубенские, Щетинины, Шаховские, Охлябинины, Ушатые, Сицкие. Третьи земли заселены выходцами из ветви ростовских князей, и один боярин, Семен Ростовский, когда-то предал своего государя, когда был он в болезни, поддержал старицкого князя Владимира и до сих пор остается его верным другом, а значит, предаст еще раз. Минуло почти десять лет, но Иоанн ничего не забыл!
Князья стародубские, нижегородские (среди коих ненавистные с детства Шуйские), десятки семей, сотни имен, нерушимая связь…
И вот все эти деревни, леса, пашни, имения – это все их владения, их вотчины, богатое наследство от предков – удельных князей, перешедших на службу к московским государям. И, слыша от дьяка – «сие места князя Ноготкова, тянется на тридцать верст, включает четыре деревни, пашню, лес…», Иоанн все больше думал о том, что с этих гнезд их так просто не согнать, ведь они сидят здесь с незапамятных времен и, конечно, не собираются ничего менять. Казне нужны эти деревни, пашни, леса. Иоанну же нужно уничтожить эту прочную, закостенелую традицию раздробленности.
Иоанн долго изводил себя этой мыслью, уже знал, у кого и какие земли надобно забрать, но еще не придумал как.
Злость и раздражение терзали его душу. И лишь нахождение рядом Феди Басманова помогало государю. Крепкий, уверенный, с большими темными глазами, столь проникновенными, что трудно отвести взгляд. Его отец заслугами своими и верностью завоевал расположение государя, сын же его располагал к себе чем-то иным. Порой, когда объезжали земли, Иоанн, ехавший во главе всех, оглядывался в поисках любимых черт лица, тут же находил преданный взгляд темных глаз, и становилось легче.
Иоанн понял, что его тянет к этому юноше, внутри появилось то сладостное чувство, коего он уже давно не испытывал…
Лагерь по обыкновению разбивали у рек, ставили шатры и вооруженных ратников, как во время похода. В тот день Иоанн спал один в богатом шатре, прогнав слуг. Весь день томился мыслями о Феде и ныне велел его позвать.
– Господи, прости душу мою за великий грех! – шептал государь, крестясь. Наконец в шатер несмело вступил Федор, в длиннополом кафтане с широкими рукавами, подвязанном в поясе кушаком.