Шрифт:
Позже, на уроках истории, нам рассказали, что такое лицензия на убийство, наши пра-пра-пра когда-то приняли закон. В день совершеннолетия тебе давали право выбирать, сколько человек за всю жизнь ты готов убить. Безнаказанно. Лимит – пятьдесят.
И это сработало. Старшее поколение с улыбкой рассказывает о том времени. Говорят, люди были вежливей и добрей. В действительности, мало кто пользовался правом. Маме несколько раз пришлось отбиваться от подвыпивших ребят.
– Да, я их застрелила. Они знали на что шли, тогда каждый имел право защищаться и защищать.
Дядины вещи изъяли ещё вчера. Остались те, что он отписал нам ещё до контракта. Библиотека, старенький ПК и узкая полоска пожелтевшего картона – та самая лицензия.
Забавно, одна невзрачная бумажка и ты волен убить кого угодно. Можно попытаться продать. Хватит, чтобы покрыть штраф? За них неплохо давали. Мама отправила все, а дядь Женя одну оставил. Зачем?
– На чёрный день – так он говорил.
День настал, а карточка так и не пригодилась. Карточка… лицензия… карточка…
Меня как током подбросило. Долго не мог разблокировать телефон. Гудки.
– Алло?
– Тоня!
– Слушай, я тут поспрашивал в конторе, короче, дело – дрянь. Тебе нужен юрист покруче и…
– Стой! Скажи, лицензия позволяет убить кого угодно, даже президента?
– Ну да, ты там умом тронулся?!
– А себя можно, себя можно убить?
На минуту я решил, что связь пропала, потом услышал отдалённые голоса и шелест бумаг.
– Сеня, ты гений! Она у тебя? Так, ноги в руки и дуй ко мне, документы не забудь.
– Понял. Скоро буду. Давай.
В комнате сделалось душно, кружилась голова, я по стенке выполз на балкон, оперся на перила и запрокинул голову. С востока подул сильный, холодный ветер. Я стоял, зажав в ладони жёлтую карточку и не мог надышаться.
«Ветер крепчает. Значит, жить старайся».
Государство
– Странное место.
– Не то слово.
– Какой-то *вырезано цензурой* дом.
– Куда ближе к истине.
Хозяйка квартиры – моя добрая подруга. Жила одна и часто устраивала вписки. Высокая, полнотелая, что называется, кровь с молоком. При этом, черты лица у неё были тонкие.
Мы познакомились, когда мне было тринадцать, а ей пятнадцать.
Славная девушка, что в переводе на русский значит: «нахер отбитая». У старшой был сложный характер, взрывоопасный как баллон керосина.
Я, да ещё один паренёк, звали её сестрицей. Другие не звали, но она приходила сама. Била мокрой тряпкой особо зарвавшихся посетителей. Приводила в чувство обморочных девочек. Мальчиков тоже приводила, иногда.
– В окошко выкину!
– За что? Ань.
– За порчу!
– Я не наводил.
– За порчу государственного имущества!
Государство – трёшка на окраине города. Неплохой ремонт, газ, вода, интернет. Вечное сборище асоциальных типов и маргинальных личностей. Подобных мест много, в любом городе они есть. Но такого я не встречала ни до, ни после.
Там мирно уживались нефоры и чёткие пацанчики, приличные тоже бывали. Балкон восхитительно пропах сигаретами и дешёвым, на разлив, пивом. Мы все вместе напивались, смеялись, утром драили пол.
Кирилл – тот парень, что звал Аню сестрой. Плотно оккупировал кухню и кухонные шкафы. Три года мы пили чай. Он, я и Аня. Маленькая неродная семья.
– Ну, бывай.
– Бывай.
Уехал Кирилл. Через год Аня. Потом пришёл мой черед. Не стало вписок и Государства. Государства, которое я звала убежищем. Государства, которое многие звали вторым домом.
Люби свою обезьяну
– Ма-ам. Где моя розовая обезьяна?
– Твоя баба? В каком-нибудь притоне.
– Сотый раз говорю: «Нет у меня девушки».
– А парня?
– И парня нет! Где Маня?
Маней звали мою первую игрушку – плешивая обезьянка с малиновыми боками, серой мордашкой и кепкой из сине-жёлтых долек.
Это была дружба, воспетая в романах. Всегда вместе, всегда вдвоём. С первых дней жизни, мы были, что одно.
А потом началась школа.