А сейчас он увидел впервые, какая разница между ним, сыном смерда, и знатным мужем.

— Кто это? Кто? — настойчиво допытывается Жданко у Глеба, а Глеб и сам не знает, — он тоже недавно живет здесь. Приехал с той стороны Днепра, из-под города Переяславля, и, кроме Миронегова дома и торговища, ничего почти не видел в стольном городе.

— Может быть, князь, а может, и боярин какой. Кто их распознает! Одно только видно — не нам чета! А вот гляди-ка: иноземцы!

К стене, что отделяла град от остального Киева, подошли два человека в широких и длинных плащах, а на головах у них шляпы с перьями, и перья от ветра колышутся. Один иноземец постучал пальцем в стену и что-то сказал своим спутникам. Не понимают их языка Ждан с Глебом, но кажется им, что хвалят гости киевское сооружение: «Надежная, дескать, крепкая стена, умеют строить русские!»

Но некогда Жданке с Глебом разглядывать заморских гостей. Бежит толпа через Софийские ворота, бегут люди к главной городской площади, будто торопятся, боятся опоздать куда-то; и Жданко с Глебом тоже бегут за толпой. Стиснули их со всех сторон, и с боков и сзади; хочется пробраться вперед, да не тут-то было! Остановилась толпа. «Стой! Не шевелись!»

Образовалось свободное пространство. Неведомо откуда, не то из подворотни, не то из соседней улочки, вынырнули скоморохи. Хорош главный скоморох! На голове у него высокая остроконечная шапка, вся в бубенцах, а на рукавах, что длиннее рук, тоже зашиты бубенцы.

Скоморох.

Скоморох размахивает длинными рукавами, точно птица крыльями; потом он высовывает руку из рукава и вытаскивает дудку, и начинается веселая песенка: «Ай дуду, ай дуду!» Вдруг откуда ни возьмись коза и давай притаптывать, приплясывать не хуже самого скомороха. И что за диво! Коза затянула песенку тоненьким голоском.

— Человечьим голосом поет, по-русски!

— Вот так чудо чудное! Ай да коза-козлища!

А коза вдруг остановилась, поднялась на задние лапы, а передними распахнула козлиную шкуру, — и все на площади увидели, что это вовсе не коза, а человек; и все смеются, в ладоши хлопают, и видит народ: еще одна коза пришла, только наряд на ней женский — длинная рубаха, подпоясанная алой лентой, на голове алый платочек, а с рогов спускаются украшения — подвески, медные проволочные большие кольца. Коза все скачет и кружится на месте, только уже не поет человечьим голосом, — сразу видно, что это настоящая коза.

— Гляди, гляди! — теперь уже видят друзья, что на том месте, где только что плясали скоморохи с козой, стоят три человека. Два из них держат в руках длинный шест, такой гладкий и скользкий, будто был он вымазан маслом, а третий человек кувыркается на этом шесте, зацепившись за него только пальцами ног, а руками размахивает в воздухе.

Еще сильнее народ напирает сзади и с боков.

Жданко с Глебом крепко держатся за руки, чтоб не разъединили их, чтоб не вытолкнули из переднего ряда, куда они с великими усилиями добрались.

Отсюда так хорошо все видно!

Не успели затеряться в толпе трое молодцов с длинным шестом, как на освободившееся пространство прибежала ученая лошадь, и конюх с ней рядом.

Ученая лошадь.

Лошадь то становится на передние ноги, а задними болтает в воздухе, то поднимает передние и ходит на двух задних ногах, а хвост волочится по дороге.

— Как человек, совсем как человек! — вне себя от восторга кричит Ждан.

Вместе с ним веселятся и радуются все люди на площади, хвалят умную лошадь; кто угощает ее медовой коврижкой, кто гладит по крутым бокам и хвалит конюха, что выучил ее всем этим штукам.

А солнце больше и больше припекает, жарит уже вовсю.

У Глебка лицо лоснится от пота, а некогда стереть его.

— Хоть бы испить чего-нибудь!

Будто подслушав Глебкино желание, протискивается сквозь толпу человек с корчажцем на плече и деревянным ковшом в руке.

Он протягивает свой ковш, наполненный пенящимся холодным напитком.

— Квасу, квасу, яшного доброго квасу! Не угодно ли квасу?

Продавец кваса.

— Давай, давай! — пересохшими губами Глеб приникает к краю ковша и жадно втягивает охлаждающий напиток.

А в это самое мгновение из-за стены ближайшего терема вынырнул человек, весь с головы до пят укутанный черным плащом, да такого громадного роста, что голова его касается перил княжеских хором.

— Как это могут родиться на свет божий такие великаны?