Насчёт цепочки вопрос был решенным, поскольку у меня была цепочка от часов. Да, таких, с боем и огромными гирями, под ошейник я решил приспособить шнурки. Третья проблема, как я напялю эти самые приспособления на его шею, меня почему-то не волновала совсем, а напрасно. Но только я взял в руки это исчадие ада, как оно, ни секунды не раздумывая, вцепилось мне в руку. Вы, наверно, видели резцы у кролика?

Так это несколько поменьше буде, но укусы от них не менее болючие. Я вас в этом заверяю, как профессионал в этом деле. Поскольку я уже снял с него проволоку, что держала его в неволе, то я, в отличие от нормальных людей, не отбросил его, а только оторвал от окровавленной руки, в коею он впился со страстью вампира, удерживая его другой, надеясь воплотить свой гениальный бзик в жизнь. Последствия вы уже предсказали сами: его зубы впились в пальцы моей, но уже другой, руки. Каким бы я не был терпеливым и твердолобым, но инстинкт пересилил мои желания, даже мою недюжинную возможность переносить боль, и я его отбросил в сторону, чем эта бестия немедля воспользовалась, юркнув под крыльцо и навечно скрывшись с моих глаз. Несмотря на все мои увечья, я тотчас попытался организовать за ним погоню, но она была безуспешна, естественно.

Да, ещё один дебильный вопрос: о чем я больше всего я пожалел? О квадратных глазах моих соуличников или сооколоточников? Нет, конечно. О провале своего гениального плана? Тоже попали пальцем в голубую бездну. Тогда о чем? Больше всего я боялся, что эта сволочь погибнет у нас под крыльцом. Не знаю, откуда я это взял, но, сколько бы меня не уверяли в обратном, но таки я остался при своем убеждении где-то в глубине своего сознания. Хотя я теперь, при здравом рассуждении и опыте, прекрасно понимаю это, но и до сего дня это убеждение осталось в этой самой мутной дали побитой жизнью и потрепанной опытом моей душе.

Правда, этот самый господин от Шоу, добавлял, что он делал это раз триста. Я это делал всего один раз и успешно, так что такого богатого опыта борьбы с курением я не имею, как этот самый Бернард. Я его, кажется, даже читал, но не помню что. Стар стал. Память совсем дырявая стала. Шахматные дебюты стали вылетать из головы. Не совсем, конечно, поскольку люблю в них вертеть и крутить, так что после часов двенадцати борьбы с интернетовскими ухарями и охламонами от шахмат, начисто забываешь всю теорию и не только теорию относительности. С литературой выходит та же хрень – что меня поразило и тронуло за душу, пошевелив её мутные глубины, – помню, а что прочитал, не прочитал, а скользнул по поверхности, то забываю моментально. Короче: тут, тут помню, а здесь забыл напрочь. Поскольку я бросал курить всего один раз и то в районе третьего класса, то это я сохранил сии воспоминания в отдельном уголке своей душе в прекрасном состоянии. Если бы я это раз триста делал, то непременно бы забыл всё и сбился бы со счета. Поскольку Бернард Шоу это делал именно раз триста, поскольку даже он не уверен в этом точно, говоря этим только то, что это действо он совершал регулярно в течение всей жизни с поразительно низким результатом этой деятельности. Плохо работаем над собой, господа хорошие, плохо! Право слово, нет более дебильного занятия, чем коптить себе легкие, гробить здоровье, да ещё добровольно и за свои деньги. Пейте лучше водку, но не чаще трёх раз в год, леди с джельтменами, и не более ста грамм на душу за одно употребление. При большей дозе болит голова утром и тянет на пешие прогулки и огуречный рассол.

Но, слава богу, речь идёт не родственных отношениях с Бахусом в районе десяти лет, а с его ближайшим родственником, который относится к слабым наркотикам третьей степени. То, что я закурил в это время, не было ничего удивительного. Курить в районе десяти лет пробуют все, так что попробовать это самое дело никак не возбранялось и мне. Никакого надзора со стороны родителей я как-то не наблюдал, а отец тогда ещё курил, так что проблемы добывания табачных изделий отпадали сами собой, стоило только подальше запустить свою волосатую лапу в папины широкие штанины и извлечь из них пачку «Казбека», «Беломора» или «Примы» ещё без фильтра. Ополовинить пачку, после чего не составляло особого труда. Поскольку этой операцией занимался не только я, но и родный брат, то от взора отца это действо не укрывалось сколько-нибудь долго. Точнее, менее через неделю, так легко и просто добывать курево в папином кармане стало невозможно. Мы ещё как-то пробивались подачками местных курящих охламонов, но скоро и этот тонкий ручеёк стал иссякать. К этому времени мы ещё не стали завзятыми курильщиками, но выпендриваться перед такими же малолетними олухами всё ещё хотелось.

Этот день я помню прекрасно. Стоял пасмурный осенний день. Кажется воскресение. Мы, как обычно, торчали в совхозном садике. Пацанов я точно не помню, но то, что мы решили покурить, то за это я ручаюсь. Ни у кого, естественно, курева не было, даже завалящего бычка. Погода была прескверная, настроение ниже плинтуса, поддувало со всех сторон. Поскольку ума в те славные подростковые времена у меня было не на много больше, чем у моих сверстником, что может быть и к лучшему. Если бы я не скрутил обычную козью ножку, набив её вместо махорки или табака подручным материалом, что валялся прямо под ногами. Подручным материалом оказался сырой палый лист. Две или три глубокие затяжки мой организм ещё выдержал, но третьей затяжки этой мокрой дури я не перенёс. Я был ко всему прочему голоден. У меня поплыли не только огненные круги перед глазами, но и начались колики и спазмы желудка. Пацаны рассказывали, что я в один момент позеленел и начал корчится на той же палой листве, которую только что употреблял. Они меня доволокли, точнее я сам с большим трудом дошёл до дома, правда, при их поддержке, больше моральной. Дотащить меня они были просто не в силах, поскольку были младше меня. Было воскресение всё-таки, и оттого мама была дома. Она особенно ни о чём меня не расспрашивала. Она просто стала меня отпаивать молоком и хрен знает ещё чем. Меня сначала тошнило, но скоро тошнота прошла, но встать я ещё не мог. Потому провалялся на постели до самого вечера, да, лишь для того, чтобы перекусив, отправится далее отсыпаться.

После сего случая я и бросил курить. Я же не заграничный драматург, и лекарства наши крепче градусом иностранных и эффективней на практике. Кстати, вслед за мной бросил курить мой брат и отец. Брат бросил, кажется, после того как чуть не спалил туалет, а отец это сделал ещё ранее, когда ему предрекли скорую смерть из-за слабого сердца, если он не закинет это гнилое занятие подальше. Правда, после этого он ещё лет сорок прожил. Отсутствие дурного примера в семье и, по совместительству и главного поставщика курева, положительно сказалось на моральном облике его сыновей. То-то же! Ни я, ни брат не стали это делать по жизни. Так что бросать курить надо один раз, а не триста. Да, ещё, бросать нужно всем скопом, тогда получается лучше и эффективность и производительность резко возрастает.

Вы скажите, что у меня замечательный брат? Дудки. Пусть так считает даже его жена Марина и, даже, дети, но это не так. Сволочь он, конечно, большая и конкретная… Хотя бы эта история с замком? Она стоит того, чтобы рассказать о ней в назидание потомкам, особенно по его линии. Впрочем, нам наплювать о чём рассказывать, лишь бы чесать язык. Но всё, как обычно, начиналось не с замка. Все начиналось с мороженого молока. Причем тут молоко, да ещё мороженное? Вроде не причём, хотя связь между ним примерно такая же, как между водой и снегом. Все началось с молока. Мороженным оно становилось по прихоти нашей мамы. Когда корова уходила в запуск (для горожан: отпуск по беременности у коровы перед родами), то мама, чтобы иметь запас этого продукта, морозила его с расчётом не менее чем на месяц. Это молоко превращалось в аккуратные кружки с пупком. Пупок этот состоял из сметаны, продукта весьма вкусного в мороженом виде. Не верите? Советую, батенька. Это знала мама и не только мама. Чтобы эти пупки не исчезли враз и чтобы малолетние отпрыски не подхватили ангину и прочих простудных заболеваний, и чтобы талое молоко, продукт весьма порнографический, не стал вообще похоже на сыворотку, эти запасы закрывались в маленькую кладовочку, вход в которую был с крыльца и ключ убирался в места нам недоступные. Обычно коровы уходили в запуск в самые трескучие морозы, то и проникать в эту кладовочку нам приходилось без посредства ключа, дрожа от холода. Как? Вот это из взрослых никто не мог предположить. Нет, мы не разбирали крыш и не отдирали досок, мы лазили в щель, что оставалась между полом и дверью. Мы это сказано громко, мы было в единственном числе и моём лице. Положив голову на пол боком, я, обдирая свои развесистые уши, мог протиснуть её в щель, а, полностью выдохнув воздух, я протискивал и грудь. Ноги же следовали за талией и бедрами без особых помех. Передав энное количество кружков мороженного молока, я отправлялся на теплую кухню, бороться с этими самыми пупками на молоке, вооружившись самым совершенным солдатским оружием – ложкой, пока их не побороли мои брат и сестры. Таким же образом, лишенные всякого соблазна и привлекательности для нас, продукты маминого испечения и тайного хранения, отправлялись в свой сейф, охраняемый замком, без особых кодов и хитроумных штучек. Но не об этом замке пойдет речь. Был ещё один замок, ещё более массивный и редко используемый. Из-за ненадобности он болтался на красивой резной ручке с внешней стороны входной двери. То, что ручка была резная и красивая, я могу вас заверить точно, а замок большой и холодный, ещё точнее. Самым большим недостатком этого замка было то, что, при выходе на крыльцо, он торчал прямо перед моим и братовым носом. Ну, фиг с ним, с этим замком, торчи он себе и торчи, но на беду вороне с сыром, у меня был брат. Вот сыра у меня не было. Я бы не валандался с ним, как ворона. Лиса бы хрюкнуть не успела, как я бы его проглотил.

Но. Но прежде чем мы перейдем к дальнейшему повествованию, следует окунуться в кулинарию. Нет, не ту, что водится на кухнях, а нашу кулинарию. Даже не о всей кулинарии пойдет речь, а об одной части – мороженом, но не настоящем, а самоделешным. То есть о продукте самопальном, выгнанном в наших условиях и не имеющем аналогов в З-х, так как им, по причине командной экономики, никто не занимался. Мороженой это состояло из многих ингредиентов, в том числе клубничного варения, дикой клубники, особо душистого и ароматного, молока или сметаны, от наличия на данный момент того или иного продукта, сахара и бог весть чего, что попадало под чуткие руки моей старшей сестры. Оно замораживалось в холодильнике и пожиралось в количестве, способном произвести ангину на свет божий без особых затруднений, всем нам скопом. Впрочем, ангину мы не очень-то и боялись, так как мама наша была ветфельдшер, или, как говаривал папа, коновал, то она нас пользовала наряду с быками, коровами, свиньями и прочими мелкими и крупными рогатыми и безрогими тварями.