Быстрый в движениях нигилист поспешал за ними, смущенно жестикулируя обеими руками. Они враз остановили коней.

– Приношу извинения, господа, - говорил, задыхаясь от быстрого бега, человек в сером сюртуке.
– Обстоятельства, понимаете ли... Находиться в положении загнанного зверя...

– Сам, поди, себя в такое положение и загнал, - буркнул тяжело отходивший от обиды Платон.
– Неволил кто?

– Неволит Россия, господин казак, - сказал тот.
– Вернее, Россия в неволе. Под игом увенчанного императорской короной тирана. Народ стонет...

– Это вы бросьте, барин, - угрюмо сказал урядник.
– Я присягу давал. Император есть Божий помазанник, потому и следует со всем возможным почтением...

– Ну а вы?
– Нигилист ухватил Сабурова за рукав помятого полотняника.
– Вы же человек, получивший некоторое образование, разве вы не видите, не осознаете, что Россия стонет под игом непарламентского правления? Все честные люди...

Поручик Сабуров уставился в землю, покрытую сочными лопухами. У него было ощущение, что с ним пытаются говорить по-китайски, да вдобавок о богословии.

– Вы, конечно, человек ученый, это видно, - сказал он неуклюже.
– А вот говорят, что вас, простите великодушно, наняли ради смуты жиды и полячишки... Нет, я не к тому, что верю в это, говорят так, вот и все...

Нигилист в сером захохотал, запрокидывая голову. Хороший был у него смех, звонкий, искренний, и никак не верилось, что этот ладный, ловкий, так похожий на Сабурова человек может запродаться внешним врагам для коварных усилий по разрушению империи изнутри. Продавшиеся, в представлении поручика, были скрючившимися субъектами с бегающими глазками, крысиными лицами и жадными растопыренными пальцами - вроде разоблаченных шпионов турецкой стороны, которых он в свое время приказал повесить и ничуть не маялся оттого угрызениями совести. Нет, те были совершенно другими - выли, сапоги целовали... Этот, в сюртуке, на виселицу пойдет, как полковник Пестель. Что же выходит, есть ему что защищать, что ли?

– Не надо, - сказал поручик.
– При других обстоятельствах мне крайне любопытно было бы вас выслушать. Но положение на театре военных действий отвлеченных разговоров не терпит... Кстати, как же вас всетаки по батюшке?

– Воропаев Константин Сергеевич, - быстро сказал нигилист, и эта быстрота навела Сабурова на мысль, что при крещении имя тому давали все же другое. Ну да Бог с ним, нужно же его хоть как-то именовать...

– Значит, и Гартмана вы - того...

– Подлого сатрапа, который приказал сечь заключенных, - сказал Воропаев, вздернув подбородок.
– Так что вы можете... по начальству...

– Полноте, Константин Сергеевич, - сказал Сабуров.
– Не до того, вы уж там сами с ними разбирайтесь... Наше дело другое. Представляете, что будет, если тварь эта и далее станет шастать по уезду? Пока власти зашевелятся...

– Да уж, власти российские, как указывал Герцен...

– Вы вот что, барин, - вклинился Платон.
– Может, у вас, как у человека умственного, есть соображения, откуда эта казнь египетская навалилась?

– Соображения... Да нет у меня соображений. Знаю и так, понимаете ли...

– Так откуда?

– Если желаете, сейчас и отправимся посмотреть. Вы позволите, господин командир нашего партизанского отряда, взять ружье?

– Почел бы необходимым, - сказал Сабуров. Воропаев взбежал по ступенькам и скрылся в доме.

– Что он, в самом деле бомбой в подполковника?
– шепнул Платон.

– Этот может.

– Как бы он в нас чем из окна не засветил, право слово. Будут кишки на ветках колыхаться...

– Да ну, что ты.

– Больно парень характерный, - сказал Платон.
– Такой шарахнет. Ну да, раз сам мириться следом побежал... Ваше благородие?

– Ну?

– Непохож он на купленного. Такие если в драку, то уж за правду. Только вот неладно получается. С одной стороны - есть за ним какая-то правда, прикинем. А с другой - как же насчет священной особы государя императора, коей мы присягу ставили?

– Господи, да не знаю я!
– сказал в сердцах Сабуров. Показался Воропаев с дорогим охотничьим ружьем. Они повернулись было к лошадям, но Воропаев показал:

– Вот сюда, господа. Нам лесом.

Они обошли дом, оскользаясь на сочных лопухах, спустились по косогору и двинулись лесом без дороги. Сабуров, глядя в затылок впереди шагавшему Воропаеву, рассказывал в подробностях, как все обстояло на рассвете, как сдуру принял страшную смерть великий любитель устава и порядка ротмистр Крестовский со присными.

– Каждому воздается по делам его, -- сухо сказал Воропаев, не оборачиваясь.
– Зверь. Там с ним не было такого кряжистого в партикулярном?

– Смирнов?

– Знакомство свели?

– Увы, - сказал Сабуров.

– Значит, обкладывают... Ну да посмотрим. Вот, господа.

Деревья кончились, и начиналось болото - огромное, даже на вид цепкое и глубокое. И саженях в трех от краешка сухой твердой земли из бурой жижи торчало, возвышалось нечто странное - словно бы верхняя половина глубоко ушедшего в болото огромного шара, и по широкой змеистой трещине видно, что шар внутри пуст. Полное сходство с зажигательной бомбой, что была наполнена горючей смесью, а потом смесь выгорела, разорвав при этом бомбу - иначе почему невиданный шар густо покрыт копотью, окалиной и гарью? Только там, где края трещины вывернуло наружу, виден естественный, сизо-стальной цвет шара.