– Поищу сегодня по книжным – виновато вздыхаю я. А мне не в книжные нужно – к Мезенцеву.

К нему и еду сразу после Иванова. Благо санкция на встречу есть, да и от Новокузнецкой до Лубянки две остановки с одной пересадкой. На Волге бы за четверть часа долетел. Но где сейчас та Волга? Небось, Димон ведет ее по ухабам трассы где-нибудь в районе Орла или Тулы.

К моему удивлению Мезенцев принимает меня почти сразу. Несмотря на людей в приемной. И я еще с порога ему заявляю:

– Встреча Иваном Георгиевичем санкционирована!

Мезенцев выглядит замотанным, но зато виден легкий загар. Успел немного подкоптиться у Хрущева на даче.

– Ну, раз так, то пошли, угощу тебя обедом в нашей столовой. Генерал вызывает секретаря – не Фомина, опять нового – просит того сдвинуть график встреч. Мы через отдельный выход кабинета, пешком по лестницам поднимаемся на пятый этаж. Встаем в очередь на раздаче. Народ спереди и сзади ничуть не удивлен.

– Как только вступил в должность – тут же отменил все эти спецстоловые и спецателье.

Мезенцев берет салат Оливье, борщ, котлету с пюре, компот из сухофруктов. Я зеркально повторяю его заказ и мы быстро находим столик. Единственная привилегия, которую я замечаю – генералитет обедает в отдельном зале, который символически отделен от основного «шахматной» стенкой с цветами в кашпо.

– Как-то небезопасно все это – я поглядываю по сторонам – Тут слышны застольные разговоры.

– Помещение прослушивается и все об этом знают – отвечает генерал, приступая к салату – Так тренируется дисциплина. Наболтал лишнего…

– …отправляйся проверять прописку у белых медведей – смеюсь я, начиная с борща.

– Вроде того. У нас тут правда шумоподавление стоит – Мезенцев кивнул на потолок.

В генеральской зоне и, правда, над столиками висели слегка гудящие широкие лампы, похожие на вытяжки.

– Так что давай, говори, что у тебя.

Я рассказываю про Москвина, Мезенцев, поглощая салат, внимательно слушает.

– Это даже любопытно будет поиграть – резюмирует он – Кто-то под меня роет, да еще так топорно. Проверяют реакцию. Пока повременим давать по ушам, повстречайся с этим лейтенантом.

– А что ему рассказывать? – я отставляю пустую тарелку из-под первого и принимаюсь за оливье.

– Что я тебе скажу. Подкинем им пару «уток», посмотрим, где в ЦК или бери выше – в Политбюро – это всплывет. Вот не верю я, что все это личная инициатива Москвина…

Мн-да… Вот тебе и должок. Но деваться некуда – Марине я пообещал прилюдно решить вопрос.

Кратко пересказываю ему вчерашний разговор о письмах в защиту Бродского. Вношу свое предложение освободить его по-тихому и передать на поруки Союзу писателей.

– Федина беру на себя.

– Если бы ты знал, Леша, как не хочется лезть во все это… – Мезенцев тяжело вздыхает, пьет, морщась, компот. Потом все-таки берет письмо в руки, быстро проглядывает.

– Но ведь надо, никуда не денешься – дожимаю я генерала.

– Надо. Но ты же не дурак, должен понимать, что сталинские репрессии интеллигенция все равно советской власти никогда не простит. По крайней мере – не это ее поколение. Потому что чисто по-человечески невозможно простить те несправедливость, унижения и бесцельную смерть своих близких.

– Но не одни же они пострадали от репрессий? И военным досталось, и крестьянам.

– Военных потом война выкосила, а родственники репрессированного комсостава считай та же интеллигенция. У крестьян же нет реальной возможности отомстить власти. А у интеллигенции есть, и желание поквитаться с ней никуда не пропало. Самым ядовитым источником конфликта является обида и уязвленное достоинство человека.

Некоторое время мы молча едим. Потом Мезенцев продолжает:

– Но если этих товарищей вовремя не нейтрализовать, они ведь так нам всю страну развалят, и никакие реформы ее не спасут. Можно сколько угодно проводить спецопераций за рубежом, а эти все равно будут раскачивать лодку и гадить исподтишка. Помнишь, как Ленин презрительно отзывался об интеллигенции? Вот то-то…

Мы доедаем второе, допиваем компот.

– Ты же в курсе, что Ильичев с Сусловым постоянно стравливают Хрущева с поэтами и писателями? Причем оба уцелели в недавней чистке. Один в ЦК, другой в Политбюро сидит, интриги строят.

– А зачем они стравливали?

– Ну, у этих задача такая была – расчистить дорогу для Брежнева. Хрущев плохой, самодур. А Брежнев хороший – при нем, мол, все будет прекрасно. На это и расчет был.

– Так может надо уговорить Никиту Сергеевича помириться с интеллигенцией? Пора вернутся к прежним отношениям, пока они от страха еще чего не натворили. Отпустить Бродского – первый шаг к такому примирению.