– Давай стащим с кухни чай, что-нибудь сладкое и посмотрим книги, которые прислал Сайлер? – предложила я.

Аннабет, конечно, с радостью согласилась. Мы обе ценили редкие моменты, когда можно было просто и беззаботно заниматься какой-то ерундой. Безопасной и разрешенной правилами ерундой.

Рука, когда я поворачивала ручку на двери кабинета Кеймана, немного дрожала, из-за чего я хмурилась и вид имела, прямо скажем, мрачный. Такой мрачный, что Кейман даже опешил.

– Нет, я, конечно, понимаю, что в восемнадцать хочется гулять всю ночь и вообще бесят эти преподы, но могла бы хотя бы вид сделать доброжелательный.

– Извините. Просто я задумалась. Зачем вы поменяли форму? Она же неудобная!

– Зато красивая.

Он обошел меня кругом и внимательно осмотрел.

– На нас вылили шквал критики, что мы превратили школу магии в военное училище. Хотя, как по мне, я довольно лояльный директор. Но желание обеспокоенных мамаш – закон. Поэтому теперь девочки будут носить разноцветные платьица, мальчики – галстучки, а поход в столовую будет сопровождаться хоровым пением гимна школы.

– Серьезно?

– Нет, у школы нет гимна. Но если сочиню – будете петь.

Под его взглядом вдруг стало так неловко и неуютно, что я потянулась к стакану с ликером, который оставила на столе. Кейман успел раньше, и кончики моих пальцев лишь скользнули по его руке – и от соприкосновения возникла крошечная искорка, настолько оно оказалось неожиданным. Еще долго предстоит учиться контролю над магией…

– Это мой стакан! – возмутилась я.

– Какая жалость. Ну ничего, ты еще маленькая, чтобы пить.

– Вот еще, мне восемнадцать.

А скоро девятнадцать даже.

– Взрослая, значит?

Как по мне, Кейман стоял близко. Слишком близко, нарушая все границы личного комфорта, или как там эта штука называется. Он сделал большой глоток, не отрывая от меня взгляда, и будто задумался, а я… я испугалась. Не знаю чего, меня одно его присутствие выводило из равновесия. И запах… от него почему-то кружилась голова. Приятный, сложный, но сбивающий с толку запах парфюма. Знакомый и необычный одновременно.

– Если взрослая, то я буду с тобой говорить как со взрослой, – медленно произнес он и… придвинулся еще ближе.

Я отступила, но позади оказался стол, край которого больно врезался в ягодицы.

– Не настолько взрослая, – пробормотала я, уклоняясь от горячего дыхания у виска.

– Да? – бархатистым ласковым голосом произнес, будто удивившись, Кейман. – Не настолько, значит? Тогда, моя дорогая не-настолько-взрослая-девочка, ничего не хочешь мне рассказать?

Сердце ушло в пятки.

– Н-нет…

– Значит, все же взрослая? И хочешь решать проблемы сама?

Указательный палец прикоснулся к коже там, где начинался вырез платья, а еще неистово застучало сердце.

– Прекратите! Это неэтично, вы же преподаватель!

– Да в бездну преподавание, ты в моем доме! Если хочешь быть взрослой – будем разговаривать как взрослые. А если все же остановимся на том, что ты – моя подопечная и адептка, то повторяю вопрос. Ничего не хочешь мне рассказать?

В партизаны меня не возьмут.

– Ладно! – сдалась я. – Возможно, я говорила с Бастианом.

– Возможно? – Кейман поднял брови.

Но отошел на несколько шагов, и я, кляня себя за слабость, с шумом втянула воздух, которого так не хватало в легких.

– Ну… не «возможно». Я с ним говорила. С этой… астральной проекцией, или как ее. Но я ничего не делала, он сам явился!

– И?

– И потребовал ему помочь.

– Как именно?

– Написать письмо какому-то Р. Киглстеру. И отправить в Джахней от имени Бастиана.

– Ты отправила?

– Ну… – Я отвела глаза. – Да.

Кейман, к моему удивлению, рассмеялся.

– Когда же вас жизнь начнет хоть чему-то учить. Каждый первокурсник, сидя передо мной, доказывает, что он – взрослый человек, способный на взрослые поступки. А чуть что, так сразу дохлой крысой в однокурсников кидаться. Ты, вообще, собиралась мне рассказать?

– Я собиралась рассказать матери Бастиана. Вы сами говорили, что только его семье решать, пытаться его спасти или нет. Вы уверены, средства нет, Бастиан считает, что есть. Что мне-то делать?! Он мне весь мозг вынесет.