Он застыл посреди жуткого крика, его изможденное и морщинистое лицо замерло в выражении чистого ужаса. С самого детства, с момента ритуального ослепления, его глазницы зашили серебряной нитью. Швы мерцали в свете факелов, сверкая за полем магической энергии, подобной болезненному дыму, который заключил человека в клетке конкретного момента во времени.

Композитор кивнул, и механизм опустился перед Люцием и Чезаре. Клешни раскрылись со свистом, рассевая поле психической энергии, и выронили человека на пол. Костлявые конечности глухо треснули о палубу. Он лежал там и дрожал, хрипло, неглубоко дыша сквозь почерневшие зубы.

Люций уставился на охваченного ужасом астропата, распластавшегося у его ног. Он нетерпеливо ущипнул себя за нос. Кольца плети разматывались одно за другим и она самовольно шныряла по телу псайкера зазубренными шипами.

Астропат взмыл в воздух, его легкие напряглись и старец захрипел. Спина выгнулась дугой, дыхание вырвалось ледяными клубками, пока он левитировал.

— Хммммм… — его хрип перерос в ворчание, которое в свою очередь переросло в завывание. А завывание сорвалось на крик. Туманные клубки дыхания темнели и превращались в ленты маслянисто-черного дыма, опускались вниз и обвивались вокруг тела, словно гнездо просыпающихся змей. Его голос начал прерываться, ломаться, а затем голосовые связки порвались.

С окровавленных губ псайкера полился поток непонятной тарабарщины. Покрытые окровавленным льдом изломанные зубы с треском упали на пол вперемешку с кусочками десен. Тело то билось в приступах конвульсий, то замирало. Конечности сгибались в неестественных направлениях, кости ломались и пронзали восковую плоть.

С огромными усилиями, которые оставались в столь истощенном теле, псайкер выплюнул в воздух облако шипящей черной жижи. Вещество, похожее на смолу, вскипело и закрутилось, приобретая форму шара. Люций на мгновение оторвал взгляд от этой жуткой сцены, заметив восторг на лице Композитора.

Сфера из вскипающей грязи растянулась и сплющилась в диск, повиснув в воздухе на тонкой струйке мерзкой жидкости, тянущейся от слюнявых губ астропата.

На миг поверхность предмета стала плоской и неподвижной, словно черное зеркало, прежде чем начали проступать изможденные, неприятные черты.

После нескольких мгновений из диска шипящей кромешной тьмы полностью проявилось изможденное лицо. Оно было человеческим только в самом отдаленном понимании этого слова. В нём переплетались черты богоподобной силы того, кто был возвышен в ряды Легионес Астартес и образ желтоватого худого черепа, покрытого застывшим воском. Но одна особенность все–таки была.

Его глаза.

Пара шаров, вставленных во впалые глазницы, не моргая смотрели из–под лба продолговатого лица с заостренными чертами. Они светились мрачным весельем, ненасытной жаждой знаний и еще кое-чем. Жестокости в них было больше всего. Бесконечная способность причинять невообразимые страдания, тлела в самой глубине этих глаз, как и готовность пожертвовать всем, чтобы достичь собственных целей.

Лицо заговорило губами астропата, но своим собственным голосом, который слышался так же отчетливо, как если бы этот человек стоял во плоти перед Люцием в святилище Композитора.

— Брат мой, — молвил голос, освежеванный веками, проведенными в глубинах самых тёмных наук, скрытых во вселенной, — я так не люблю подобные способы общения, и, поэтому, чтобы сформулировать послание в терминах, которые ты сможешь понять, я буду краток. Я требую, чтобы ты пришел немедленно. Взамен я соглашусь на переговоры. Прошло немало времени с последней нашей… — он замолчал, последующие слова прозвучали еще более горько, чем до этого, — … встречи, но наше прошлое меня не волнует. Если я знаю тебя достаточно, а я знаю, тебе понадобится то, чем я располагаю: плоть и средства, чтобы приготовить больше. Так что приходи и ты получишь всё это.

Лицо задрожало и потеряло форму, снова став бурлящей жижей. Грязная вода заструилась и засочилась из тела астропата, когда психически заряженный лёд растаял.

С булькающим шипением лицо растворилось в стекавшей каплями черноте, не оставив после себя ничего, кроме затянувшегося отпечатка безжалостных, недобрых глаз, сверлящих взглядом пространство.

— Я буду ждать тебя.

Чернота исчезла мгновенно, превратившись в поток искрящегося озона и зловонного дыма. Оторванный от неестественной энергии, что удерживала его в воздухе, астропат упал на пол. Тело измученного псайкера взорвалось, соприкоснувшись с палубой. Плоть превратилась в пепел и прилипла пятнами грязи к раздробленному скелету. Его крик задержался в воздухе лишь на несколько мгновений после смерти, пока его не прервали.

— Позор, — подметил Композитор сходя с кафедры к подножию башни. Он подтолкнул сабатоном кучку пепельных костей, — прежним он мне нравился больше.

— Я знаю, кому принадлежит этот голос, — произнес Чезаре.

— Как и мы, — ответил Люций.

— Он. — Сказал Композитор, пробуя слово на вкус с лёгкой улыбкой. — Много времени прошло с тех пор, как я видел нашего брата в последний раз. Он пустил корни убежденности в своей значимости так глубоко, оставшись верным науке, что не может прочесть ноты Великой Песни, пронизывающие каждую его формулу и изобретение, — улыбка стала шире, тусклый свет факела сверкнул на алмазных зубах, — лишь самые слепые из нас претендуют на величайшее понимание причин и взаимосвязей сущего.